Доклад Казымова неожиданно перерос в долгий разговор о мерзостях капиталистического строя. В беседу включилось ещё несколько фронтовиков, немало пошагавших по Европе. Ободряемый возгласами с мест, вступил в разговор старик-сторож, помнивший прежних хозяев и хозяйские нравы... Казымов ушёл с завода поздно, его провожала до ворот толпа молодёжи, всё ещё оживлённо спорившая по дороге.
На людях было легко. Но как только сталевар остался один, среди метели, которая, как в день его приезда, кружась и приплясывая, носила по улицам тучи снега, он снова почувствовал всю тяжесть своего сегодняшнего производственного провала. Долго бродил он по завьюженным улицам, нося на шапке, на плечах целые подушки снега... Придя домой, не притронулся к еде, прилёг и сразу заснул беспокойным сном.
На следующее утро Казымов шёл на завод с тяжёлым сердцем. Приближаясь к своей печи, он невольно краем глаза глянул на доску учёта соревнования, глянул и облегчённо вздохнул. Доска была чиста, кто-то стёр с неё вчерашние показатели.
Бригада уже возилась у стеллажей. Тут же был Шумилов, показывавший, как лучше размещать шихту. Мульды, как заметил Казымов, были расположены как-то по-особому. Рядом, покуривая, стоял хромой Зорин.
— Здравия желаем, гвардия! — хохотнул он, крепко стиснув руку Казымова, и сказал виновато: — Вот прощения попросить у тебя пришёл. Подручного твоего я сегодня с благословения начальника цеха на одно партийное дело мобилизнул. Так вот Володьку Шумилова упросил вторую смену подручным у тебя постоять. Не осерчаешь?
Усмехнувшись, секретарь подтолкнул вперёд молодого сталевара.
— Говорит, за честь сочту поработать смену-другую со своим бывшим учителем, — Зорин покосил весёлым цепким глазом на Казымова, на Шумилова. — Может, тебе такой подручный не люб, так ничего не попишешь, смирись, потерпи, авось сработаетесь... Ну, ни пуху вам, ни пера!
Резко повернувшись, Зорин заковылял к своему ковшу, и Казымов приметил, как по пути завернул он обратно толстенькую учётчицу, нацелившуюся было со своим мелком подойти к доске, должно быть, для того, чтобы восстановить исчезнувшие показатели.
Шумилов жадно выпил кружку солоноватой газированной воды.
— Ох, смена была жаркая!.. А я, дядя Пантелей, даже немножко волнуюсь. Ведь ты когда-то для нас, фезеушников, разве только чуть пониже бога был. Честное комсомольское! Приходили, глядели на тебя, а потом по всему общежитию хвастались: видели Казымова. Я помню, ты огрызок карандаша уронил, а я подобрал и хранил: как же, сам Казымов писал!
— Это было да быльём поросло. Теперь ты, Володя, на моём месте, кто-нибудь твои карандаши собирает.