— А я не уверен, что он мой, отец. Она под женатого легла. Думаешь, её хоть что-то остановило бы? Сегодня этого признаю — завтра ещё десять принесут. Мне каждого кормить?
— Ты что несешь? Это же ребенок твой…
— Ты так за него переживаешь, как будто твой, а не мой… Хотя подожди… Это ты же у нас по молодняку, да?
— Игнат…
Сына понесло. Что будет дальше — Пётр знал. Обратился, прося затормозить, да только…
— Что, «Игнат»? А, Пётр Юрьевич? Вот что «Игнат»? Это ты от юбки к юбке бегаешь. Это ты одну на другую меняешь. По студенткам выступаешь… Это ты, уж прости, лет через пять себе кого-то помоложе да покрасивее найдешь. Родит она тебе кого-то… Ты и этому «кому-то» имечко ебучее придумаешь. И я вполне допускаю, что Альбину шпарить мог… Не брезгуя…
— Закрой свой рот.
Реакцией на угрозу отца, произнесенную тихо, стал смех. Лучшая защита — это нападение. Игнат знал с детства. С детства же знал, как больнее всего нападать на отца.
— Понятия не имею, в какой момент ты решил, что имеешь право звонить мне, что-то требовать, Петр Юрьевич…
— Я твой отец!!!
Пётр не сдержался.
Рука снова по рулю. Голос — вверх до крика. А Игнату всё равно.
— Когда ты нужен был мне, отец, ты выбрал других. Вот теперь их и учи. У меня есть семья. Я её храню. У меня нет никакого сына. И отца у меня тоже нет. Ушел и не вернулся.
Игнат произнес ядовито. Дальше — скинул.
В машине стало тихо настолько, что прерывистое дыхание и гул сердца водителя были слышны, будто к кашемиру пуловера прикреплена микрофон-петличка.
На языке крутилась толпа слов, которые Петру бы сказать…
Которые он уже миллион раз говорил.
Которые, мать твою, доказывал.
И на которые каждый раз получал одно и то же.
Игнату бросить подобное — как два пальца об асфальт. А ему…
Сердце продолжало разгоняться.
Вместе с ним — машина.
В глазах мужчины щипало. В ушах звенели «сына нет»… А потом — «и отца тоже нет»…
Больно было до невозможности. И не разберешь, это морально или уже физически.
Но главное — непонятно. Где тот момент, когда всё не так пошло. И где та черта, за которой Игнат наконец-то поймет…
А может и правда ошибся? Может и правда виноват?
Почувствовав, что в грудной клетке становится будто тесно, Пётр потянулся рукой к подлокотнику.
Шарил вслепую, пытаясь найти таблетки.
Казалось, что уже почти поймал, но упустил — потому что на экране опять входящий.
От Санты опять…
Он бросает поиски. Тянется, хочет принять.
Ведь именно она — его лучшая таблетка. Она — доказательство того, что и хорошо у него тоже получается…
За несколько сантиметров до экрана он чувствует резкую боль такой силы, что даже скрючивает.