Явную радость и восхищение Келвина выдавали восклицательные знаки. Я удивлялся, что его нисколько не коробила моя холодность. Стойкий оловянный солдатик.
Эйден Лэмб: Мне учителей и в школе хватает. Я самоучка.
Келвин Бэрри: Вау!
Эйден Лэмб: Что?
Келвин Бэрри: Ты ответил.
Эйден Лэмб: Пф… Ну так, что за разные вещи? Что ты почувствовал?
Келвин Бэрри: Гармонию. Единение. Предметы – это не пустая оболочка, а вложенные эмоции их создателей. Выражаясь простым языком, они тоже живые.
Эйден Лэмб: Напоминает анимизм8.
Келвин Бэрри: Немного другое. Я же не говорю, что в стекле заключена душа. Это странно.
Эйден Лэмб: Зато прикольно. Пускай твой приятель фоткает предметы с богатым внутренним миром, а не ведётся на пустышки!
Келвин Бэрри: Ха-ха-ха, он бы воспользовался твоим советом. Мы не общались пару лет, так как он улетел в Канаду. Мол, перспективнее там, где нас нет. Я пока не выезжал за пределы своего города, но в будущем хочу исправиться.
Мы затронули тему идеализма, даже поспорили, возможно ли существование реинкарнации. Келвин с уверенностью терпеливого учителя доказывал, что есть и приводил случаи, когда некоторые личности помнили о прошлых жизнях. Я убеждал его в обратном, напоминая о человеческой изобретательности. Доказательств о переселении души ни один из помнящих не приводил. Значит, они либо крупно ошибались, либо обманывали.
Мне полегчало. Переключившись на размышления, я игнорировал печаль.
Келвин Бэрри: Почему тебе нравится снимать? В этом есть какой-то глубокий смысл?
Речь, зашедшая о собственных фотографиях, спустила меня с небес на землю. Я не представлял, что и сказать. Смысл был, а потом растаял. Я разделился на до и после.
Эйден Лэмб: В том, чтобы быть собой.
Первый шаг – он трудный самый.
Через недели затворничества я намеревался реабилитироваться в глазах у мамы с папой.
Погода в пятницу не подвела.
Приоткрыв дверь, я просунул нос в щель, из которой сочилась небесная синева. В гостиную заструился тихий запах печёного ананаса. Он как бы подталкивал вперёд, звал навстречу улице, по которой разъезжали редкие автомобилисты и скейтеры. Казалось, как и Алису, меня ждал фантастический мир с неведомыми существами. Остров просил: «Давай, давай, выходи, не обижу».
Сейчас или никогда!
Я ухватился за ручку так крепко, насколько это было возможно, ногтями впившись в ладонь. Сердце бешено забилось. Висевшее слева зеркало в полный рост показало сгорбленную фигуру, подрагивающую от напряжения. Это был я или кто-то другой, загнанный в угол?
– Не сейчас! – прошептал я боязливо.