— Прости, сотник, что отвлекаю тебя, — обратился он к Лонгину.
Лонгин вздрогнул, мигнул своими пронзительными серыми глазами и повернулся к Элиозу.
— Здравствуй, рабби, — ответил он, — присядь со мной, если ты не торопишься.
— Благодарю тебя, сотник, — вежливо ответил Элиоз и подобрав полы своего платья, сел на низкую скамью возле стола.
Лонгин поднял руку, чтобы привлечь внимание стряпухи. Та выглянула из своего закута в углу таверны и тотчас, с проворством, удивительным для ее плотной фигуры, появилась возле стола Лонгина с дымящимися пирожками и кубком для вина.
Поблагодарив стряпуху и осчастливив ее мимолетной улыбкой, Лонгин обратился к Элиозу, осторожно налив ему и себе в кубки немного вина.
— Римляне на днях получили из метрополии фалернское, — ленивым голосом сказал он. — Попробуй, рабби. Чужое вино чужой страны, — усмехнувшись, продолжал Лонгин. — Говорят, что твоим соотечественникам на родине несладко приходится от римлян.
Элиоз пожал плечами.
— Народам трудно понять друг друга, если этого не желают их правители.
Оба они помолчали. Пригубив вина и переменив позу, Лонгин посмотрел на Элиоза.
— Наверное, ты пришел не молчать рядом со смной, рабби. А собеседник я плохой. Так говори, чего ты хочешь.
— Я хочу просить тебя, сотник, чтобы ты, как всегда, дал людей сопровождать паломников в Палестину. И еще, мог бы ты отправиться с нами? Для такой большой группы паломников нужна хорошая защита. Времена сейчас неспокойные, а мне хотелось бы отправиться в путь побыстрее, не дожидаясь попутного каравана. Надо бы наверняка достичь Палестины к празднику Пасхи.
Сотник помолчал, задумчиво покачивая своим кубком и наблюдая, как в вине переливаются краски. Ответ его очень удивил Элиоза.
— Хорошо, рабби. Я знал, что ты скоро придешь ко мне с такой просьбой. И еще я должен сказать тебе, что я сам хотел искать тебя и просить, чтобы ты взял меня с собой в Палестину. Если ты спросишь, зачем мне это, я тебе не смогу ответить, как не могу объяснить этого желания самому себе. И ты еще больше удивишься, когда узнаешь, что оно пришло ко мне во время последнего жертвоприношения Армазу. Я смотрел на жертвенный огонь и совершенно нелепая мысль вдруг возникла и засела у меня в голове. Я гнал ее от себя, но на меня нашло такое смятение, что я решил во что бы то не стало отправиться с тобой. Больше я не могу тебе ничего сказать, потому что сам не понимаю этого.
— Благодарю тебя, сотник, — удивленно глядя на него и склонив голову в знак согласия с его словами, сказал Элиоз. — Должен признаться, что и меня гонит в Палестину какое-то неосознанное предчувствие. Но во мне кровь многих поколений моих предков и поэтому мои чувства в какой-то мере объяснимы, твои же предчувствия мне непонятны и поэтому мне еще более тревожно. Ну, что ж, мы с тобой договорились, теперь нужно готовиться к отъезду.