— Иди сюда, — приказывает Кулак и это он мне.
Когда приближаюсь к нему, о страхе и мысли нет, но когда он берет меня под локоть — скользкой рептилией опоясывает осознание, что нам сейчас придется разговаривать.
Он ведет меня не к машине, а напрямую к Гостинице, через улицы, перекрестки, проспект.
Скованно удерживая за локоть, будто я под конвоем.
Незнакомые прохожие бурно реагируют на наш вид. Его — окровавленный и мощный. Мой — избитый и хрупкий.
В Гостинице он приказывает Светлане провести нас в комнату для встреч, но тут я вырываюсь. Пока она готовится к инсульту, Кулак впервые за последние десять минут смотрит на меня.
Берет опять под локоть, и ведет по лестнице в свой номер.
На втором пролете понимаю, почему он хотел в комнату для встреч. А не в номер.
В комнате скрывается в ванной на некоторое время. Я на стуле сижу и слушаю как цифровые цикады разрывают его планшет перекликиванием, сообщение за сообщением.
Кулак даже майку не натягивает, когда в спальню возвращается.
Хочу спросить, не помочь ли с ранами на руках, но во рту царит забвенный паралич.
Что-то во мне надрывается — будто внутренности бутафорией оказались и сейчас с них шелестом фольгу срывают — когда он на корточки передо мной присаживается, с обнаженным торсом. О Боже. Это хуже всего. Я на грани слез.
— Когда это случилось, конкретно? — спрашивает он тихо.
— Ты… имеешь в виду… то? — выдавливаю и выдавливаю.
Молчит и смотрит долго. Злой и деловой.
— Да, — наконец уточняет.
— Вчера до обеда.
— Конкретная причина, почему ты не сказала и разыграла спектакль? Конкретная, без деталей.
Я вздыхаю, это длится минуту где-то. Процесс. Вбирания воздуха. Он за колено меня берет, не нежно и не успокаивающе. Просто в лапу цепляет, и нет больше коленка.
— Потому что… я больше всего на свете не хотела… чтобы ты узнал и разочаровался во мне.
Говорю правду, ибо физических сил на ложь нет.
— Это конкретная?
— Да, — шепотом отзываюсь.
— Ты покрываешь его? — очень ровным и очень злым тоном интересуется Вася.
Во все глаза в него смотрю.
— К-кого?
— Мразь эту. Загродского.
— Ч-что?
И от гнева у меня в глазах белым полотном комната покрывается. Я вскакиваю и бросаюсь к чему-то. К вешалке. Или к тумбе.
Я разворчиваюсь к нему, едва не раздирая себе лицо пальцами.
Он вскакивает, но я уворачиваюсь, а затем хватаю его мышечную плоть у плеча.
— Покрываю, — ору я так, что горло саднит мгновенно, — его?! Как! Как ты смеешь! Чем!
Кулак хочет за талию меня перенести куда-то, но эта песенка спета.
Все. Сейчас все будет кончено. Безысходность встречает меня плотной тишиной. Я слышу тишину. А потом я слышу звук, что ее пожирает. Звук что есть всхлип. Мой всхлип.