Если бы это было так просто. Отворачиваюсь, временная передышка накатывает: пустоту чувствую и усталость.
— Вот так, — шепчет он, — блядь, это же… не делай так. Я себя бояться начинаю, и это после сороковника. Почему Егору рассказала, а другим всем нет?
Смотрю в стену, и один раз провожу по его грудине рукой. Не глядя. Хочу почувствовать, возможно, в последний раз.
— Потому что я не говорила Егору, — отвечаю режущим, но механизированным голосом. — Он сам догадался. Меня замуж выдавали за Загродского в институте, и Егор знал его, как и все в этих кругах. Как и все догадывались, что он меня избивает. Мы даже не встречались. Он бил… меня за это. А теперь отпусти меня.
Я отталкиваюсь, но он мне в лицо свистом воздух забивает.
— Стоять, — сипло заряжает, и я голову вскидываю, будто это поможет вырваться, — стоять, Алиса, ты… Если есть еще хуевые новости, то по пунктам мне сейчас выложи. Сейчас же. Стоять!
— Вася, — плачу я, — отпусти меня.
Когда он разжимает руки, я уже набираюсь сил, чтобы до выхода добрести. Только в коридоре своего этажа понимаю, что он за мной пошел.
Мотаю головой. Не смотрю на него.
— Иди отдыхать. Я дальше… сама.
Взяв бутылку воды и легкую шаль, потом дошагиваю до участка Сергея Степановича. В избе горят светом окна. Это хорошо, ко сну с Ваней готовятся.
За сеткой первого участка есть поросли, что ведут к дальнему саду без построек. Роскошные фруктовые деревья у Сергея Степановича, с Ваней мы постоянно тут тусовались. Правда, пока через сетку пролезешь, год пройдет.
Выбираю приют из дров-порубленок поближе к границе с полем. Здесь меня никто не услышит.
Плачу часа три, наверно. Это нормально. Накопилось, да и физическую боль тяжело переношу. Делаю вид, что ничего, а на самом деле… коплю и коплю, потому что не хочу в злость вымещать. Злюкой быть не могу. Лучше плакать. К сожалению, многие подобного выбора не разделяют.
Это не мир терпил. Это мир тех, кто дает по морде и тех, кто может сдачу дать.
Не знаю, что завтра делать буду. Не хочу, чтобы отношения с Васей медленно умирали. Отношения! И того нет.
Это не страшно, что я Васю полюбила. Я почти всех люблю. Страшно, что в Кулака я влюбилась, бесповоротно и крышесносно. Такое в первый раз приключилось.
Что-то мне подсказывает, что и в последний.
Судя по шуршанию, под порубленками гадюки загнездились.
Эх, укусят меня если — ну это закономерность уже тогда. Ржу наедине с самой собой, одновременно с последними заходами слез.
Ох, теперь тащиться в отель обратно. Я даже фонарь не взяла. Классика.
Дохожу до порослей, и мои легкие разлетаются, повисая будто в воздухе растянутой паутиной.