— И верят? — с интересом спросил Борис.
— Черт их там разберет, — отмахнулся Горецкий. — А недавно, мне рассказывали, приехал один господин и устроил публичный суд над Иудой Искариотом. Все было театрализовано, с музыкой и танцами, причем он ещё самовольно объявил в афишах, что в суде примут участие местные полицейские власти.
— И что сказали по этому поводу полицейские власти? — Борис веселился вовсю.
— Натурально все всполошились: какой суд, какой Иуда Искариот? В общем, забрали этого лектора в каталажку на всякий случай, а потом по-тихому выпроводили из города, чтобы не мутил воду. Я к чему веду речь: в салоне этом разные личности бывают, там никто ничему не удивляется. Пускают туда всех, без рекомендаций и пропусков, был бы только одет чисто. Так что, Борис Андреевич, я вам выдам денег на экипировку и представительство, а вы уж постарайтесь выглядеть получше. Не беспокойтесь, деньги эти казенные, я располагаю некоторыми суммами на такие вот случаи.
* * *
Борис, чувствуя себя фатом и щеголем, отправился по магазинам и парикмахерским. Высвободившись из рук армянина-парикмахера, он не узнал сам себя. Волосы выгорели на крымском солнце и лежали мягкой пшеничной волной, глаза отливали стальным блеском, и даже морщинка на переносице, появившаяся после поездки в Батум, придавала ему мужественности. Когда в серой визитке и мягкой светлой шляпе, при шелковом галстуке он появился на пороге домика в Карантинной слободке, Марфа Ипатьевна вскрикнула и выронила чашку:
— Вот так кавалер! Прямо погибель на нашу сестру!
Горецкий только усмехнулся:
— Не ожидал таких результатов, голубчик, не ожидал… Пожалуй, и вправду проходу вам дамы не дадут… Ну что ж, рискнем отправить вас в салон ОДИ. Я навел справки: всем заправляет там некая баронесса Штраум.
— Она что — действительно немка?
— Она такая же немка, как мы с вами — японцы, — резко ответил Горецкий. — А впрочем — кто теперь разберет. Возможно, по мужу… Хотя сейчас она одинока и вся отдается искусству… или делает вид. Между прочим, интересная женщина, ну да и вы у нас лицом в грязь не ударите. Потолкайтесь в салоне, послушайте, выясните обстановку. Но, голубчик, помните об осторожности, никаких лишних слов.
* * *
Борис отдал открывшему дверь слуге шляпу и отрекомендовался:
— Борис Ордынцев, из Петербурга. В Феодосии недавно. Наслышан о вечерах 1 госпожи баронессы и хотел бы присутствовать.
Слуга молча поклонился, проводил до дверей просторной гостиной, громко сообщил:
— Господин Ордынцев из Петербурга.
Навстречу Борису, лучезарно улыбаясь, вышла хозяйка — пепельная блондинка лет тридцати пяти с выразительными фиалковыми глазами.