Мария Медичи и герцог переглянулись.
— Значит, и наш августейший сын столь же тяготится кардиналом, как и все в государстве? — сказала королева-мать.
— Как же может быть иначе, если этот кардинал злоупотребляет своей властью! — вскричал Гастон, опускаясь в кресло.
— Я только что удостоился интимного разговора с его величеством, — сказал Сен-Марс, — и слышал очень значительные слова. Они заставили меня решиться внимательнее отнестись к общему желанию всех во Франции.
— Как!.. Вы высказали моему августейшему сыну желание устранить кардинала? — с удивлением спросила Мария Медичи.
— Его величество спокойно изволил выслушать и дал понять, что, устранив его эминенцию законным путем, можно всех удовлетворить, но что это едва ли осуществимая вещь.
— Мой августейший брат сказал это? — спросил изумленный герцог. — Клянусь, в таком случае победа будет за нами!
— Не надо преждевременно радоваться, — сказала Мария Медичи. — Расскажите нам, маркиз, что еще говорил король?
— Я, воспользовавшись случаем, сказал, что кардинал нажил себе множество врагов и на него очень многие ропщут. Его величество отвечал, что понимает это, но такого талантливого человека, как кардинал, трудно заменить.
— Нет ни одного человека, которого нельзя было бы заменить! — вскричал герцог Орлеанский, воображая, что сказал этой фразой неопровержимую истину.
— И я приблизительно то же самое выразил его величеству, — продолжал Сен-Марс, — но его величество нашел, что это не всегда применимо, — кардинал часто и ему бывает в тягость, но иногда тяжело расставаться с человеком, особенно, когда в нем до некоторой степени нуждаешься.
— Я думаю, об этом не стоит больше и говорить, — сказал герцог. — По вашим словам я сужу о том, что победа все же будет за нами. По-моему, если только мой августейший брат убедился в невыносимости надменного кардинала, мы сейчас же можем приступить к делу, тем более что и королева, а с ней вместе и испанский двор, стали непримиримыми врагами Ришелье.
— Мы считаем своей обязанностью, — сказал де Ту, — доложить обо всем этом.
— Я сейчас доведу это важное известие до сведения герцога Бульонского, нашего союзника на севере, затем мы соберемся на совет, который поведет нас прямо к цели. Все недовольные на севере и на юге поднимутся разом. Вы, господа, отправитесь для этого в Лион. Кардинал не успеет опомниться, как его постигнет заслуженная кара, и он так быстро и так низко упадет, что должен будет считать за счастье, если голова у него останется на плечах. Моего имени пока не надо упоминать в этом деле, — прибавил герцог, — а равно и имени ее величества, вы понимаете, господа? Лучше, если недовольство проявит сначала знать и высшие сановники, а затем и мы их поддержим.