Но довольно. Поработай усердно только год, а там дело уже само собой пойдет
работаться так, что не нужно будет тебе и рук прилагать. Разбогатеешь ты как
Крез, в противность тем подслеповатым людям, которые думают, будто выгоды
помещика идут врознь с выгодами мужиков. Ты им докажешь делом, а не словами,
что они врут и что если только помещик взглянул глазом христианина на свою
обязанность, то не только он может укрепить старые связи, о которых толкуют,
будто они исчезнули навеки, но связать их новыми, еще сильнейшими связями —
связями во Христе, которых уже ничего не может быть сильнее. И ты, не служа
доселе ревностно ни на каком поприще, сослужишь такую службу государю в званье
помещика, какой не сослужит иной великочиновный человек. Что ни говори, но
поставить 800 подданных, которые все, как один, и могут быть примером всем
окружающим своей истинно примерною жизнью, — это дело не бездельное и служба
истинно законная и великая.
1846
XXIII
Исторический живописец Иванов
(Письмо к гр. Матв. Ю. В.......... му)
[139]Пишу к вам об Иванове. Что за непостижимая судьба этого человека! Уже дело
его стало, наконец, всем объясняться. Все уверились, что картина, которую он
работает, — явленье небывалое, приняли участие в художнике, хлопочут со всех
сторон о том, чтобы даны были ему средства кончить ее, чтобы не умер над ней с
голоду художник, — говорю буквально — не умер с голоду, —
и до сих нор ни слуху ни духу из Петербурга. Ради Христа, разберите, что это
все значит. Сюда принеслись нелепые слухи, будто художники и все профессора
нашей Академии художеств, боясь, чтобы картина Иванова не убила собою все, что
было доселе произведено нашим художеством, из зависти стараются о том, чтоб ему
не даны были средства на окончание. Это ложь, я в этом уверен. Художники наши
благородны, и если бы они узнали все то, что вытерпел бедный Иванов из-за
своего беспримерного самоотверженья и любви к труду, рискуя действительно
умереть с голоду, они бы с ним поделились братски своими собственными деньгами,
а не то чтобы внушать другим такое жестокое дело. Да и чего им опасаться
Иванова? Он идет своей собственной дорогой и никому не помеха. Он не только не
ищет профессорского места и житейских выгод, но даже просто ничего не ищет,
потому что уже давно умер для всего в мире, кроме своей работы. Он молит о
нищенском содержании, о том содержании, которое дается только начинающему
работать ученику, а не о том, которое следует ему, как мастеру, сидящему над
таким колоссальным делом, которого не затевал доселе никто. И этого нищенского
содержания, о котором все стараются и хлопочут, не может он допроситься,
несмотря на хлопоты всех. Воля ваша, я вижу во всем этом волю Провиденья, уже
так определившую, чтобы Иванов вытерпел, выстрадал и вынес все, другому ничему
не могу приписать.