Она кивнула словно марионетка.
— Вы застали его с другой женщиной? — продолжала я выпытывать.
— Нет, он был один, — прорвалось сквозь всхлипы и завывания.
— У вас произошел скандал?
— Да. А потом… — она заливалась слезами, — потом… я… убила его.
— Из его оружия?
Дюкина опять кивнула.
— И где оно?
— Не помню! — с неожиданным ожесточением выкрикнула Вероника. — Я приехала домой и стала фотографировать его вещи — непонятно зачем. Мне было так одиноко, так одиноко… — она уже не вытирала слез.
Я смотрела, как трясутся ее губы, и во мне поднималась волна странной щемящей жалости, желание помочь несчастной. Я превозмогла себя и решительно произнесла:
— Вы должны вспомнить в интересах следствия. Вы выкинули пистолет?
— Не помню, — заладила Дюкина, — ничего не помню! Помню только, как я стояла перед Альбертом — он лежал на кровати — и умоляла его выслушать меня. Но он… он сказал, что, что бы я ни говорила, как бы ни просила, он все равно со мною разведется. Это было невыносимо! — взвизгнула она.
Дежурный стал проявлять беспокойство, он беспрестанно поглядывал в нашу сторону, словно мы были два сорванца или душевнобольных, отданных ему под опеку.
— Вы знали, что у него есть любовница? — прямо спросила я.
— Да, — задыхаясь, выпалила плачущая Вероника, — эта маленькая дрянь… эта…
— Вы застали мужа на даче с ней? — не унималась я.
— Нет! — крикнула Дюкина. — Он был один.
— А вы знаете, что он должен был с нею встретиться на даче в воскресенье ночью?
Дюкина вытаращила глаза.
— Вижу, что нет, — спокойно констатировала я, — во сколько вы приехали на дачу?
— Кажется, после трех ночи, — устало выдохнула Вероника, сразу как-то обмякнув и постарев, — он уже лег спать. Свет был потушен, но я знала, что он не спит. Потому что он сразу откликнулся на мой голос… как только я перешагнула порог спальни. Я сказала, что приехала за снотворным. На камине лежал его пистолет, рядом с таблетками. Но я не придала этому значения. Я хотела помириться с Берти, лечь с ним в постель, чтобы ощутить тепло его тела, чтобы не стоять одной посреди тускло освещенной комнаты, чтобы… — она запнулась.
— Итак, — хладнокровно подытожила я, — вы хотели помириться, а он требовал развода.
— Да, — с упрямым видом произнесла Дюкина, — но вначале я просто говорила ему, что не могу без него жить, что он нужен мне как воздух, что он для меня все… — она опустила голову на грудь, — я не хотела его убивать…
Похоже, Дюкина нашла во мне замену всем журналистам и коллегам с телевидения.
— Я думала скрыть это, но чувства переполняли меня, и я не выдержала! — глаза Вероники злобно сверкнули. — Эта смазливая сурдопереводчица тоже хотела нашего развода. Рассчитывала женить Берти на себе! Но нет, — плотоядно улыбнулась она, — этого я допустить не могла. Я стала женой Берти, когда он находился в депрессии, и решила оставаться ею до конца. Мне… да… — она сквозь слезы с мученическим торжеством посмотрела на меня, — я вышла за Берти замуж и не намерена была уступать его кому бы то ни было!