Вересковый рай

Саймон стоял у высокого окна обеденной залы, где собралось все его шумное семейство, чтобы обсудить, как уберечь юного короля Генриха Английского от очередного безрассудного шага, могущего ввергнуть Англию в новую кровопролитную войну, но уже не слышал ничего, только вдыхал дурманящий запах лилий, смешанный с тонким ароматом диких роз, что долетал из сада. Как только отец произнес слово «Уэльс», душа Саймона будто воспарила, а сердце начало глухо и учащенно стучаться в груди.

Он вновь встретится с той, чье нежное лицо видел в каждом сне, и услышит чарующий голос, который жил не в памяти, а звучал будто на струнах его сердца, пьянил его душу, очаровывал, завораживал, околдовывал…

Рианнон! Рианнон из рода птиц – это та, чьи босые ноги мелькали, подобно серебру, в окропленной росой и залитой лунным светом траве высокогорной долины, чьи тонкие пальчики, перебирая звонкие струны арфы, извлекали из простого инструмента небесной, ангельской красоты звуки, чьи развевающиеся волосы благоухали запахом луговых трав и свежестью горных рек, чьи губы манили ароматом согретой весенним солнцем лесной земляники. Рианнон! Единственная женщина, которую он полюбил всем своим горячим сердцем, естеством, душой, женщина, по которой томилось его тело. И единственная из женщин, которая не хотела взять его в мужья!

Саймон не мог припомнить случая, когда бы его перестали интересовать женщины. Уже в тринадцать лет он почувствовал вкус плотских утех. И с тех пор он не получал отказа. Правда, и не особенно утруждал себя тем, чтобы добиваться чьей-либо благосклонности: ему редко приходилось уговаривать дам разделить ложе, как раз наоборот – женщины всегда домогались его внимания. Он не отказывал никому – будь то молодая девица или отягощенная возрастом матрона, красивая или не очень. Саймон отдавал им лучшее, на что было способно его великолепное юное тело. Но он никогда и никому не предлагал своего сердца, никому не клялся в любви, даже не думал и не говорил о ней, напротив, всегда предупреждал всех своих любовниц, что чувства его непостоянны.

Прочность брака не привлекала Саймона. Он вырос в атмосфере всеобщего обожания членов своей семьи и челяди. Отец ни разу не поднял на него руку, какую бы шалость Саймон ни сотворил, сестра Джоанна прощала милому проказнику все, иногда далеко не безобидные шалости, брат Адам только веселился от проделок «этого чертенка», а слуги, которым зачастую приходилось не сладко от необузданного нрава своего юного хозяина, просто не понимали, как можно не боготворить кого-нибудь из владельцев Роузлинда. Поэтому если для многих, в том числе и для Джеффри – мужа Джоанны, или Джиллиан – жены Адама, собственная семья была своего рода убежищем от детских обид, то для Саймона потребность в прочной, пожалуй, даже непоколебимой привязанности целиком удовлетворялась. Он не знал другого отношения к себе, кроме бесконечной нежности и теплоты. А любовь к детям и необходимость иметь наследников, к которым перейдут его владения, восполнялись его племянницами и племянниками. Саймон уже приглядел одного из младших сыновей Адама, который, как считал он, имеет подходящий характер, чтобы ладить с северными баронами и управлять землями Саймона в Уэльсе.