Вначале Дженни было решила, что подождет, пока сеньор Гонсалес вернется с Таем. Именно этого ей хотелось. Потом голова у нее прояснилась, и она сообразила, что если будет пользоваться гостеприимством этих людей в течение трех дней, то истощит все ресурсы деревни.
Тем не менее, если бы она была уверена, что мужчины деревни привезут Тая живым, ничто на свете не заставило бы ее уехать.
Но она не вынесла бы, если бы они привезли его тело. Она хотела помнить его таким, каким знала, — полным жизни человеком, в чьих глазах танцевал огонь, мужчиной, от одного лишь прикосновения которого она упала на колени. Мужчиной твердым и опасным, однако способным на удивительную нежность, вором, укравшим ее любовь, о возможности которой для себя она и не подозревала.
К черту! Он посмеялся бы над тем, что у нее глаза на мокром месте, над ее слабостью. Дженни насухо вытерла глаза обеими руками. Она должна была быть сильной ради Грасиелы. Грасиела тоже любила его.
Покончив с едой, от усталости не разбирая ее вкуса, Дженни забралась в один гамак с Грасиелой, и они лежали, обняв друг друга, пока девочка, наплакавшись вволю, не уснула. В конце концов уснула и Дженни и проспала до окончания жаркого времени дня.
Дженни купила новую одежду у сеньоры Гонсалес и повозку у какого-то старика, который онемел при виде количества песо, положенного ему на ладонь. Дженни запрягла вороного в повозку, погрузила кувшины с водой и корзину с едой, и они с Грасиелой покинули деревню, в которой Дженни похоронила свое сердце.
Через два дня Дженни и Грасиела, изможденные до дрожи, с темными кругами под глазами, перебрались через Рио-Гранде и оказались в Эль-Пасо, штат Техас.
На следующий день, надев купленные в спешке дорожные костюмы, они приобрели билеты до Сан-Франциско.
Удобства, которые предоставляла Южная Тихоокеанская, находились на такой высоте по сравнению с поездами Мексиканской национальной железной дороги, что сосуществование обеих дорог в одной и той же вселенной казалось немыслимым.
Никакие собаки, куры или поросята не слонялись по проходам в вагонах Южной Тихоокеанской. Запахи корзин с едой и вонь от переполненной уборной не мешали дышать. Сиденья были обиты. В поезде имелись вагон-ресторан и отдельные купе.
От денег Маргариты оставалось не так уж много, но Дженни все же решила взять отдельное купе со спальными местами — главным образом ради того, чтобы Грасиеле больше не приходилось спать сидя.
— Мне очень грустно, — тихо произнесла Грасиела, прижавшись головой к плечу Дженни.
— Я понимаю, — ответила Дженни и положила руку девочки к себе на колени.