– Вы считаете, что я неправа? – проговорила Анриетта, всхлипывая.
Как можно мягче Амелия принялась ее уговаривать. Ведь она должна на днях родить, доктор живет далеко, от тех, кто находится в доме, будет мало проку. Наверняка ее дядя, маркиз Александр, беспокоится, как и все родные. И ее брат Никола, о котором она думала, что он умер, – ее брат жив, и, конечно, он хотел бы, чтобы с его сестрой все было хорошо.
Услышав о Никола, Анриетта сразу же перестала плакать, засыпала Амелию множеством вопросов и, узнав, что брат до сих пор переживает из-за той давней дуэли, помрачнела.
– Право, я не знаю, в чем дело, – сказала она, – там произошла какая-то странная история, о которой толком ничего не известно. – Она вздохнула. – Конечно, если Никола не хочет, чтобы о нем знали, мы никому ничего не скажем. И… – она поколебалась, – наверное, Себастьен все-таки прав. Если я переберусь на Голландскую улицу…
Ее слова прервал далекий пушечный выстрел. «Бумм», – глухо донеслось из-за стен, но этого было достаточно, чтобы вороны, которые в изобилии водились на пустыре возле «Золотых ворот», поднялись в воздух и с хриплым граем заметались над улицей Руссо, ранее – улицей Королевы.
– Анриетта, – тихо проговорила Амелия, – вы сказали, что…
Но Анриетта уже не слушала ее: она отодвинулась, и на лице ее застыло напряженное внимание. «Бах», – ответила вторая пушка. «Бам, бам», – солидно возразили сразу две пушки. «Бах, бах, бах». В спор вступили еще три пушки. Канонада продолжалась несколько минут, а затем стихла так же внезапно, как и началась.
Встревожившись, Амелия пошла искать Себастьена.
– Вы слышали? – спросила она. – Что это было?
– Ничего особенного, – отмахнулся де ла Трав. – Войска прощупывают друг друга. Это просто разведка, госпожа графиня.
…Вот и вечер. Волшебный, кружевной летний вечер. И снова – разговор пушек, но уже далеко-далеко, на другой стороне города, а на этой – ружейная стрельба, редкая и словно через силу. И Амелия сидит, стиснув руки, и думает, что где-то там, в войске под трехцветным флагом, находится человек, который ей дорог, и она ничего не может поделать теперь, чтобы помочь ему. Ей мерещатся тела, разорванные пушечными выстрелами, штыковые атаки, наскоки кавалерии, и Амелия мучительно морщится, и ежится, и бледнеет, и сжимает ладонями виски.
Топот ног под окнами, ругательства, перемещения солдат, какой-то раненый бредет, придерживая руку, и Ева, которую послала Амелия, подходит к нему, предлагает перевязать его и накормить в обмен на последние новости.
– Ну, че… – бурчит раненый, уплетая уху за обе щеки. – Наскочили эти… мы отбились. Они снова пытались наскочить… мы палить начали из пушек. Генерал приехал, все осмотрел, ядра есть, всего вроде хватает… И тут бабах! Лошадь под ним убило английским ядром. – Амелия, стоявшая в углу, вздрогнула. – Ну, он поднялся… Смешные эти англичане, говорит. В пехоту меня хотят перевести, наверное. Сел на другую лошадь и уехал. – Он с тоской поглядел на чистое дно тарелки. – А добавку можно, гражданка? А то мне того… скоро снова в бой.