– Oh! С’est votre plat favori, monsieur!
– Mon plat favori?[27]
– О, ваше любимое блюдо, сударь.
– Мое любимое блюдо? – оживился Арчи.
Франсуа ловким жестом фокусника снял крышку с блюда, на котором обнаружилась студенистая масса весьма неопределенного цвета.
– Поридж! – проскрежетал герцог, чье лицо приобрело угрожающий клюквенный оттенок. – Какого дья… Я хочу лягушек, хочу устриц, хочу…
– Ничего этого нельзя, сэр, – вмешался Роджерс, – пока вы не поправитесь.
– Оставьте меня в покое! – рявкнул Арчи. – Я здоров как бык и был бы еще здоровее, если бы вы не поили меня молоком с яйцами с утра до вечера! Тьфу! Ненавижу молоко!
– Сэр, – почтительно сказал Роджерс, – герцогине не понравится, если вы не будете есть!
– А вот этого не надо, Роджерс, – проскрипел герцог, нахохлившись. – Имейте хотя бы капельку христианского милосердия, что ли!
Кое-как герцог сел в постели, и Франсуа помог ему установить поднос. Шумно дыша, Арчи стал ковырять овсянку, точь-в-точь как это делают маленькие дети, когда им дают еду, которая им не по вкусу. Он зачерпывал кашу ложкой, делал вид, что подносит ко рту, и… размазывал по тарелке.
– От этой диеты меня тошнит, – пожаловался он. – Когда миледи приедет?
– Я думаю, скоро, сэр. Все зависит от расписания поездов. На всякий случай я послал карету к вечернему поезду, встретить ее.
– Она там в Лондоне небось развлекается с моим кузеном, – просипел Арчи, с непередаваемым отвращением косясь на кашу. – Думаете, я не знаю, с какой целью вы явились сюда, а? – внезапно спросил он у Франсуа.
– Monsieur aime le porridge?[28] – высказал предположение Франсуа и в ответ на вопрос, заданный по-английски, засиял улыбкой.
– Утопить бы тебя, – вздохнул герцог. – В пруду!
На лице Франсуа ровным счетом ничего не отразилось. Он улыбнулся еще шире, выпрямился и прожурчал:
– J’ai connu un homme qui ne mangeait que du porridge. Il est mort à 25 ans de fièvre typhoïde. Sinon, il vivrait encore.[29]
Арчи поперхнулся и бурно закашлялся.
– Что-нибудь не так, сэр? – спросил встревоженный Роджерс.
– Все не так! – прохрипел Арчи. – Черт возьми, я не хочу кашу! Уберите ее.
Он отшвырнул тарелку, нырнул под одеяло и тихо застонал.
– Опять сердцебиение… Вот, полюбуйтесь – вспотел, как мышь в мышеловке. Никому нет дела до моих страданий! Подыхай, Арчи Невилл, после тебя найдется кому наследовать. Напишу письмо королеве, объясню ей все – и к черту!
– Кажется, он бредит, – подняв тарелку, шепотом сказал Роджерс Франсуа. – Надо звать доктора.
Впрочем, доктор не понадобился. В коридоре раздались чьи-то шаги, затем голос Скрэмблза крикнул: «Сюда нельзя!» Дверь распахнулась, и на пороге возник Билли Холл, с выпученными глазами, в сбившемся набок коричневом пальтишке.