— К тому же, генерал.
— Думаю, и это сыграло свою роль. Короче говоря, она предложила генералу с его семьей перебираться в ее квартиру на Кутузовском, что наш с тобой Самсонов тут же и сделал. А потом, поимев каким-то образом от Самсоновой доверенность, прописал в этой квартире и жену, и себя, любимого, и свою дочь.
— Но это вполне естественно, — пожал плечами Голованов.
— Да, — согласился с ним Маурин, — если бы не одно «но». Не успели они со всем своим скарбом вселиться в квартиру на Кутузовском и переоформить на себя лицевой счет, как откуда ни возьмись нарисовалась племянница Людмилы Степановны, и старушка вдруг встает на дыбки против нашего генерала. Мол, она знать не знает ни о какой доверенности, он, мол, хитростью вписался в ее квартиру, переведя на себя ее лицевой счет, и она подает на генерала в суд, требуя его выселения из квартиры. Генерал, конечно, в шоке.
— И?..
— Судебное заседание назначается на восемнадцатое апреля, и восемнадцатого апреля Самсонов обнаруживает дверь квартиры на Кутузовском вскрытой, а ее саму убитой.
Маурин замолчал было, однако не выдержал вопросительного взгляда Голованова и вынужден был закончить свою мысль:
— И вполне естественно, что рабочей версией, за которую и ухватился следователь, была версия предумышленного убийства, которое совершил Самсонов в целях завладения квартирой убитой.
— Предумышленное убийство в целях завладения квартирой… — задумавшись и в то же время вслушиваясь в каждое слово, негромко повторил за Мауриным Голованов. — М-да, звучит конечно красиво, я бы даже сказал, очень красиво, и распутать такое дело — честь любому следователю, однако не кажется ли тебе, что все это слишком уж за уши притянуто?
Голованов вопросительно покосился на Маурина, словно ждал поддержки своим словам, и также негромко закончил:
— Я, конечно, Самсонова плохо знаю, но ты-то работал с ним, и должен был понять, что это не тот человек, который смог бы так глупо подставиться. Ему в суд ехать, а он в это же утро мочит старушку, чтобы завладеть ее площадью. Чушь, полная чушь!
— Возможно, ты и прав, — угрюмо отозвался Маурин, который вынужден был признать этим не только «ошибку» со стороны следователя, но и то, что он сам хреновато сработал, копаясь в генеральском дерьме. — Но этот твой всплеск — всего лишь эмоции и голые слова, которым противостоят факты, и факты эти, как пущенная волчком бутылка, горлышком своим показывают на генерала. Вечером, накануне суда, он приехал к Самсоновой, чтобы, если верить, конечно, его словам, попытаться открыть ей глаза на ее племянницу, между ними, якобы, состоялся вполне приятный разговор под торт с чаем, и он уехал, пообещав утром следующего дня заехать за ней перед судом.