Здесь даже птичьи голоса особенные. Птицы не выводят нескончаемые рулады, они даже не поют, а как бы тихо переговариваются друг с другом. Даже скандалистки-сороки не ссорятся между собой. Они чинно разгуливают по усыпанным песком дорожкам, чем-то напоминая дам, одетых в траур.
Наконец, невнятно бормоча и качая кудлатой головой, около могилок появился “Черный беркут”. Стус тихонько позвал его. “Беркут” приблизился и раздвинул кусты. Глаза его округлились.
— Я здесь с ночи. Никто об этом не знает. Спрячьте меня туда, — Стус указал рукой на могилки.
“Беркут” словно оцепенел.
— Важное сообщение, — выдохнул Стус.
Эта фраза, казалось, подстегнула “беркута” и он отступил в сторону, давая Стусу дорогу. Тот пополз, извиваясь ужом, и лег около могилы. “Беркут” постоял с полминуты, внимательно оглядываясь по сторонам, и Стус увидел, как тяжелая каменная плита с беспорядочно высеченными именами Зенты и Айны начала медленно подниматься, открывая черный, дохнувший сыростью, провал. Стус сполз туда ногами вперед. Как в пасть бегемота.
Пройдя коридором, они оказались в комнате, стены которой были выложены кирпичом. “Беркут” подошел к столику и зажег керосиновую лампу. Усадил Стуса на табурет, а сам сел напротив на продолговатый оцинкованный ящик.
— Несколько дней назад мой человек проник в квартиру сестер Саулите, но там не оказалось ни одной картины, — сказал “беркут” в раздумье.
— Все картины, в том числе и “Вечер”, сестры передали на выставку в музей латышского и русского искусства.
— Это и есть ваше важное сообщение? — мрачно усмехнулся “беркут”.
Стус молча кивнул головой.
— Почему так поздно? Где вы пропадали десять дней? Мои люди с ног сбились, разыскивая вас. И вот вы в таком виде, словно сбежали из больницы.
— Да, так и есть. Пришлось бежать.
— С самого начала. Подробно! — приказал “беркут”.
По мере того, как Стус рассказывал обо всем, что произошло с ним в последнее время, лицо “беркута” приобретало выражение жестокости и непреклонности. Темные глаза полыхали мрачным огнем.
Но Стус, взволнованный собственным рассказом о перипетиях, которые ему пришлось пережить, ничего не замечал. Поэтому его вопрос, в который он вкладывал столько надежды и веры, выглядел так наивно, что лицо “беркута” исказилось саркастической улыбкой.
— Что вы сказали? — переспросил он.
— Вы меня спрячете здесь или в другом месте? — повторил Стус. — Лучше бы здесь. Я в таком виде, — Стус одернул свою пижаму.
— И что дальше?
— Мне нужен паспорт на другую фамилию — это в ваших возможностях. Все остальное я сделаю сам.