— Так чем же я так заинтересовала вас? — вдруг спросила она.
Его рука остановилась. Эту женщину не возьмешь льстивой ложью.
— Не знаю, — ответил он. — Не хочу вас обидеть, но честно говорю: не знаю.
— Я вовсе не обижена, — искренне сказала она.
В самом деле, разве может человек каждому своему поступку дать резонное обоснование?
— Я и думал, что вы не обидитесь, — снова заговорил он. — Это, возможно, одна из причин, отчего меня потянуло к вам. Вы не такая, как многие, Пен Брайанстон. Посреди этого коварного мира обмана, лжи и притворства вы удивляете своей честностью и прямотой.
Пен посмотрела ему прямо в глаза, хотя это мешало окончательно снять повязку.
— Откуда вы можете знать? Где вы узнали об этом, когда преследовали меня на пути в библиотеку?
— О, тогда меня, наверное, толкало предчувствие.
Эта полушутливая фраза не понравилась ей, и она дернула головой.
— Осторожно! — прикрикнул он. — Я могу причинить вам боль… Теперь сами придерживайте волосы, я наложу новую повязку.
Их пальцы встретились, когда она поднесла руку к волосам, и снова дрожь прошла у нее по спине.
— И куда же этот интерес заведет вас, шевалье? — спросила она самым светским тоном, наклоняя шею под его умелыми пальцами.
В его голосе таился смех, когда он ответил:
— Это в большей степени зависит от вас, мадам. Если вы проявите согласие…
— И бдительность, — закончила она его фразу в том же шутливом тоне.
— О, конечно. — Он завязал бинт двойным узлом и отошел в сторону, как художник, любующийся своей картиной. — Теперь, когда вернетесь к друзьям, не будете пугать их пятнами свежей крови.
— Она заживает? — спросила Пен про свою рану и отняла руку от волос, которые снова упали на лицо и плечи.
— Слава Богу, и очень быстро. Думаю, даже не останется шрама… А теперь нам нужно отправляться в путь, Седрик наверняка уже нанял лодку и ожидает нас.
Он подал ей плащ, Пен накинула на голову капюшон. Воротник плаща был разорван, придется скреплять булавками.
— Я помогу вам, — сказал Оуэн и, взяв булавки из ее рук, умело сколол воротник.
Это выглядело так же просто и естественно, как если бы на его месте находился Робин, ей были приятны дружеские манеры этого странного чужого человека. Сейчас слово «чужой» казалось не относящимся к нему, хоть он таковым оставался. Как и десятки других ее знакомых из числа придворных обоего пола. Но с Оуэном ее связывали переживания этой страшной ночи, которая уже начинала казаться далеким и не вполне реальным прошлым.
Она не стала надевать украшения, а сложила их в кошелек, еще раз ощутив прикосновение и шелест листа бумаги, на которую возлагала столько надежд.