— Все, как договорились?! — напомнил Поп.
Прекрасный Поп! Прекрасный образец для подражания, только один он уловил, как Хуго-немец незаметно подмигнул мелькнувшему в соседней шеренге Бар-Кохбе. Подметил и намотал на ус.
— Боже, дай мне силы совершить задуманное, ведь я не могу изменить мир! — Услышал Он слова Кенто-Мексиканца.
Впереди проверяли Ван-Вэйя. У него отстреляно ухо, и от этого его голова с жесткими черными волосами, торчащими во все стороны, кажется несимметричный. Потом идут Мексиканец и — Клипса-Мясо, толстый до неприличия, колышущийся, как студень. Даже Мексиканец по сравнению с ним выглядит юношей. Мясо боится щекотки и хихикает, как женщина.
— Ну что ты?.. ну что ты?.. — уговаривал его охранник по кличке Деций-Император. — Попросись сегодня в лазарет, я всю ночь дежурю…
Клипса согласно кивает. По его лицу бегут слезы. Он боится всех: пангинов, петралонов, но больше всего — страшилища Сципиона.
— Хватит, Деций! — кричит Сципион-Квазимода, не сводя взгляда с бригады, — потом налапаешься…
Только бы Мексиканец не испугался! Только бы Ван-Вэй не отступил.
— Ясное дело, начальник, — торопливо соглашается Деций-Император и отпускает Мясо.
— Вот ты! — вдруг произнес Сципион и ткнул пальцем.
— Я? — переспросил Он.
— Да, — сказал Сципион-Квазимода, — ты!
— Наш старый знакомый, — оскалился Деций-Император. — Иди сюда… иди…
Он встал, как положено, упираясь руками в стену и расставив ноги. Теперь у него другая роль — роль подопытного кролика.
— Кличка? Срок? — спросил Квазимода.
Пальцы на его искалеченной руке похожи на толстые сосиски. Он вдруг вспомнил со странным холодком Крым и желтую осень, прекрасную осень, последнюю осень, когда Он по настоящему был счастлив. Шрамы белели, как напоминания, приятные напоминания. Он подумал о любимом псе, как о последней надежде. Слишком давно это было. Никто бы не поверил. Да и Он не верил самому себе. Рука крутилась перед носом. Он бы развернулся. Он бы ударил, как умел. Как бил когда-то. Но сейчас Он не ударит. Он только подозревает о своем бессмертии, и опыта по этой части у него не было, да и не могло быть, ибо опыт должен быть подкреплен чем-то более весомым, а не одними мечтаниями. Он всегда думал, что ему просто везло. Везло в Крыму, везло в замороженном городе, куда его водил странный ученый по имени Падамелон, и где они оба должны были превратиться непонятно во что. Но тогда Он не мог предугадать смерти, не умел, не научился, да и не думал об этом.
— "Старик", — ответил Деций-Император, — девять месяцев и две недели…
— Сам знаю, — оборвал его Сципион-Квазимода. — Почти старожил… Зубы!.. Зубы!