Если бы кто из воров глянул за перегородку… Степан Михайлович даже не моргал, сидел деревянным истуканом, ничего не видя и не слыша. Он был поражен услышанным! В его голове бабочкой в стекло билось одно: «Хул-ва! Хул-ва! Хал-ва!»
И даже тогда, когда все закончилось, и авторитеты разошлись, Степан Михайлович продолжал сидеть в оцепенении. Его будто лесиной придавило на лесоповале. Постепенно выбираясь из-под рухнувшего на него известия, он стал выстраивать услышанное в некий порядок. На смену оцепенению пришло волнение, которое затрясло его мелко и нехорошо. Он продолжал верить и не верить в то, что несколько минут назад подарила ему судьба. А она дарила ни много ни мало, а шанс и смысл остатка жизни. «Вот оно заветное и долгожданное…» – звенело в голове. Он боялся дальше размышлять, гнал и гнал от себя сладкие, налетевшие снежной метелью мысли… Помимо его воли перед глазами возникали головокружительные картины вольной, богатой и счастливой жизни. Вспотевшие руки тонули в тяжелом холодноватом песке, который светился зеленоватой желтизной…
«Хул-ва! Хул-ва! Так, а где он сейчас находится!?.. Фу, черт!.. Надо же!.. Сколько отсюда!?.. А если с той стороны Камня, со стороны дома!?.. Так, так…» – забыв все на свете, рассуждал Степан Михайлович. «Это спасение, – опять переключался он на сладкие мысли, – четкая красивая цель, все остальное неважно. Все эти заборы, решетки – чушь собачья! Они вот для таких тупых и дутых тузов, как эти авторитеты. Не мог Сиплый блефовать перед смертью, не мог…»
Ночи стали бессонными, дни – серыми, рассеянными, нелепыми. Наконец, успокоившись, Степан Михайлович начал действовать.
На высоком душевном подъеме родилась изящная идея, в результате которой многоходовая комбинация решала ключевые проблемы. Тщательно обдумав, Степан Михайлович перешел к ее поэтапному осуществлению. Во-первых, подобрал единомышленника. После долгих раздумий и наблюдений он остановился на «Меченом» – Косте Богданове, здоровенном мужике лет сорока, с огромными кулаками, «бессрочной» отсидкой за двойное тяжкое убийство и ужасной приметой – в поллица бордовое родимое пятно. Подельщик оказался в меру умен и прекрасно понял Сыча, который детально посвятил его в самую суть дела.