Сычу хотелось видеть молчаливый, послушный контингент, по-блатному – «тузов колыванских», то есть предельно доверчивых людей. С другой стороны, если предстоит действительно большое «Дело», то желательно чтоб были «профессионалы», которые опять же, увы, не управляемы и за ними обязательно потянется след.
С пустяка, с «неудачно» оброненного слова в нужное время и в нужном месте началась буза, которая быстро переросла в групповую поножовщину, а чуть позже направленная умелой рукой Сыча переросла во всеобщее недовольство и далее в жуткий бунт. Людской бунт вообще страшен, а лагерный вдвойне, если не более. Утопая в диком человеческом вопле, не слыша пальбы из винтовок и лая собак, разбирались нары, полы, крыши. Раскачивались и ронялись вышки с «попками», с лютой кровожадностью разрывались за лапы собаки, пущенные охраной в толпу, сметались заборы, рвалась колючка, поджигалось все, что могло гореть…
Этот сценарий Сыч обдумал до мелочей. Он знал кому, когда и что сказать. Были пущены в ход подметные письма, выданы накопленные сбережения, пообещано в три короба… Сработало!.. Да еще как сработало!..