— Я хочу пить.
— Сейчас нельзя.
— Прошу вас, всего один глоток.
— Наверное, надо известить Эдит?
— Кого?
— Вашу жену.
— О чем это вы? У меня нет жены.
— А я думала, что Эдит — это ваша жена. — Медсестра издала смешок, похожий на кудахтанье курицы. — Я думала, что часы вам подарила жена.
— Какие часы?
— Да вот эти, на тумбочке у кровати. Мы сняли их, когда мыли вас перед операцией. У вас были часы на обеих руках. Нам это показалось смешным. Одни часы стоят, в них, должно быть, попала вода, но другие в полном порядке. Вот, посмотрите сами.
Тайхман внимательно осмотрел часы. Они были золотые, довольно тяжелые и шли. На обратной стороне их корпуса он прочитал надпись: «Эриху от Эдит, 2.05.39», выложенную крошечными драгоценными камнями.
— Можете их надеть. Руки вам не ампутируют, да и ноги, наверное, тоже. Мне кажется, что ноги вам сохранят. Завтра все прояснится. А теперь попытайтесь уснуть.
Тайхман попросил сестру положить часы на тумбочку.
— Хорошо, — сказала она. — Кстати, меня зовут Берта. Я дежурю сегодня ночью. Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня.
Ночью она несколько раз заходила к нему, хотя он ее и не звал. Его состояние, похоже, очень ее заботило. Один раз заглянул врач и сделал ему укол в руку.
Тайхман снова попросил подать ему часы, завел их и надел на руку. «Вдруг их украдут, — подумал он, — в конце концов, они очень дорогие».
На рассвете он, против своей воли, уснул, хотя ему хотелось продержаться до той поры, когда его повезут в операционную. Он хотел еще раз поговорить с главврачом.
Тайхман проснулся после обеда. В окне виднелось голубое небо. Ряд коек у противоположной стены был ярко освещен солнцем. Его койка стояла в тени. «Это хорошо — солнце не слепит глаза», — подумал он. Позади него было открыто окно — на улице щебетали птички.
На кровати слева от Тайхмана кто-то тихонько похрапывал. Кровать справа была пуста. Соседи на двух других койках играли в какую-то настольную игру. Судя по звуку — в мюле. [4] Игроки, похоже, достаточно сильные — долго думают, прежде чем передвинуть шашку. На противоположной стороне кто-то наигрывал на губной гармошке мелодию «Красного мака». Тайхман чувствовал себя хорошо. «Лучше лишиться ноги, чем умереть», — подумал он. Его живот был туго перевязан бинтом. Самого живота он не ощущал.
В палату вошел коротышка мощного телосложения. Он двигался очень медленно; похоже, каждый шаг доставлял ему боль. Под мышкой он тащил несколько толстых книг. Осторожно опустившись на пустую койку справа от Тайхмана, он принялся листать их. После этого положил книги стопкой на тумбочку у кровати, взял самую верхнюю книгу, снял шлепанцы и, улегшись на бок, углубился в чтение. Чтобы рассмотреть его, Тайхману приходилось сильно косить. Он быстро уставал от этого и время от времени переводил взгляд на голубое небо. Но смотреть на соседа было интересно. Огромным красным карандашом тот делал в книге пометки. Тайхману было хорошо видно, как он ставил то восклицательный, то вопросительный знак, проводил волнистую черту или подчеркивал слово. Все эти пометки он ставил не менее двух раз. Один раз он пометил абзац пятью толстыми линиями и добавил два восклицательных знака. Человек сиял.