После успешной продажи шестифутовой скульптуры «Мать и дитя» и пестрого лоскутного одеяла на мольберт вновь водрузили картину под покрывалом. Когда его сняли, зрители увидели панораму Мэйн-стрит, главной улицы Занудвилля.
— Еще один чудесный пейзаж, навеянный красотами нашего города, — возгласила миссис Митчелл.
На картине были видны витрины магазинов, заведение Ширли, фонтан, возле которого ели мороженое ребятишки. У меня возникла иллюзия того, что я перенеслась туда, на площадь, и любуюсь ею вместе с прохожими.
— Очень мило, — согласно высказалась пара, сидевшая впереди нас.
При стартовой цене в тысячу долларов вверх тут же потянулись руки с листовками.
— Полторы тысячи, — объявил аукционист.
Желающие продолжали набавлять до тех пор, пока картина не ушла за три тысячи долларов.
Я сжала руку Александра с неистовой силой, быстро прикинула, сколько он уже наварил и сколько еще сможет.
После продажи мозаичного панно на мольберте вновь появился холст под покрывалом. Когда оказалось, что и он создан кистью молодого дарования из Европы, зал охватило возбуждение. Городская элита была готова к схватке. За право купить это произведение вот-вот должна была разразиться настоящая битва.
Это полотно изображало заведение Хэтси. Его дивный колорит был передан настолько убедительно, что я, казалось, слышала звучание музыки пятидесятых годов и вдыхала аромат картофеля фри.
— Стартовая цена тысяча пятьсот долларов.
— Даю две тысячи! — выкрикнул мистер Беркли.
— Две пятьсот, — тут же последовало другое предложение.
— Три тысячи!
— Предложено три тысячи. Кто больше?
— Четыре тысячи.
— Четыре тысячи пятьсот, — поднял свой листок мистер Беркли.
— Пять! — неожиданно подала голос Руби Уайт.
— Пять тысяч долларов. Пять тысяч — раз. Два. Продано! Лот уходит за пять тысяч долларов.
Я радостно воскликнула, но тут же попыталась напустить на себя равнодушный вид, потому что пара, сидевшая перед нами, обернулась.
Появление на мольберте следующей картины вызвало не меньший ажиотаж. В зале нашлось немало желающих прибрать к рукам творение молодого восходящего таланта. Однако под покрывалом оказался портрет, написанный явно не Александром. Миссис Митчелл произнесла хвалебную оду автору, но торги прошли вяло. Конечная цена ненамного превышала стартовую. Все с нетерпением ждали появления очередного полотна молодого художника из Европы. Когда оно наконец появилось, тут же поднялся лес рук.
Одна картина выставлялась за другой. Я любовалась то кладбищем, залитым лунным светом, то железнодорожным узлом с ярко расписанными вагонами и колеей, заросшей желтыми полевыми цветами, то фасадом нашей школы с американским флагом, зеленью Эванс-парка под голубым небосводом и кинотеатром для автомобилистов, где проводятся показы старых фильмов. Поражало то, что Александр видел все это только после заката, в темноте, но краски на холстах были живыми и яркими. Мир казался ему именно таким, а не мрачным, уныло раскрашенным в черно-белые тона, каким он порой представлялся мне. В этих местах мы с ним бывали. Они стали вехами нашего счастья. Сердце мое таяло всякий раз, когда я видела их.