В первый же после отпуска день в кабинет ворвалась Лариска:
— Ирочка, миленькая, прости меня! Сама не знаю, как это получилось. Бес попутал, не иначе! Ты же моя единственная подруга, я ж тебя люблю. Это он, он виноват! Он столько лет приставал ко мне со своими грязными предложениями…
Ира хотела было выставить посетительницу вон, ведь прекрасно знала цену ее штучкам. Но любопытство в очередной раз взяло верх: о ком это она? Кто это к ней грязно приставал? И она позволила предательнице продолжить.
— Я сначала стеснялась тебе сказать, не хотела, чтобы вы из-за меня поссорились. А потом… не устояла. Ну что мне было делать, Ир? Я же живая, мне же тоже счастья хочется! А на меня никто и не смотрит. Да даже если бы и глянул кто, куда мне его привести? В крошечную квартирку, провонявшую больной мамашкой? Трахаться практически на ее глазах? А Серега был так настойчив… Я однажды в субботу пришла, как раз незадолго до Нового года, ты еще с базара не вернулась. Маришка, как всегда, у бабушки по субботам. В общем, я сначала сопротивлялась, а потом… Ну кричи на меня, ругайся! Да, знаю, виновата! Ну не смогла я ему сопротивляться — я же живая!
Ира сжалась, как от удара. А ей, наивной, казалось, что Лариска уже не сможет причинить ей боль.
— Врешь, гадина, опять врешь! Он тебя всю жизнь терпеть не мог!
Собеседница на ее выпад лишь улыбнулась снисходительно:
— Ириша, ты так ничего и не поняла? Господи, это же так просто! Все мужики одинаковые. И твой такой же, не хуже и не лучше других. Им всем нужно разнообразие, не могут они одним борщом питаться. И икрой одной не могут. Не в том дело — борщ ты или икра, а в том, что им нужно разнообразие. Тебе-то хоть не так обидно — тобою он 'питался' двадцать лет, а мною — четыре месяца. Всего четыре месяца! Использовал в качестве бесплатной уборщицы, кухарки, вытрахал меня вдоль и поперек, и вышвырнул на помойку. Гад какой!
Слезы брызнули из Ларискиных глаз, и она, казалось, упивалась ими, словно получая физическое удовлетворение то ли от слез, то ли от очередной выдуманной истории.
Ире ни капельки не было жаль эту дрянь. Успокаивать мерзавку она не стала. Но и выставлять из кабинета пока не спешила.
Та выплакалась, и продолжила исповедь:
— Ты прости меня за ту фотографию, я ведь и не думала ее так подло использовать. Хотела тебе отдать, потому она в сумочке и оказалась. А потом увидела вас такими счастливыми. А этот гад ведь даже глазом не моргнул в мою сторону! Не кивнул, не чмокнул в щечку хотя бы формально. И это после того, что было буквально пять дней назад! После того, как он завернул меня в такую позу, о которой я даже не догадывалась. Сволочь! Зато могу тебя успокоить: супружеское ложе он не осквернил. По крайней мере, тогда, в тот раз. Нет, эта сволочь меня… прямо на Маришкиной кровати!!! Ты представляешь, гад какой!