Стоит ли говорить, что очень скоро об этом знала вся школа. Объяснять, что энурезом Ира страдала разве что в очень раннем детстве, как и все нормальные дети, было совершенно бессмысленно: чем больше оправдываешься — тем охотнее люди верят в ложь. Над Ирой смеялись, унижали на каждом шагу, обзывали 'обоссаной простыней' и 'уссатой-полосатой'.
Как пережила это унижение — Ирина и сама не знала. Зато Ларочка была довольна — теперь никто не заглядывался на ее подругу. Больше того, Ира ныне стала презренной, с ней перестали даже здороваться. А Ларочке вроде как начали сочувствовать: надо же, привязалась эта ссыкуха к человеку, никак от нее теперь не избавишься, эхх, бедняга…
Источник ложной информации был раскрыт молниеносно — Звягинцев раскололся мгновенно, ведь поначалу в его бредовую информацию никто не поверил. Но уж коли эта информация исходила от лучшей подруги — значит, правда.
Ира перестала общаться с Лариской, игнорировала ее несколько месяцев. Но та была настойчива. Вернее, не настойчива, а невыносимо прилипчива. Не отходила от Ирины на переменах, шла вместе с ней домой. И упорно твердила, просительно заглядывая в глаза:
— Прости меня, прости! Я не знаю, как это получилось! Я, наверное, была не в себе. Ты была такая красивая, и Лёшка так восхищенно смотрел на тебя. А я ведь сидела рядом, в таких же шортиках, но он на меня вообще не обращал внимания! И что-то на меня накатило, я даже не помню, что я говорила. Слушай, — она хватала подругу за рукав, будто только что все поняла: — А может, Лёшка все придумал, а я ничего и не говорила? Ну не помню я такого, хоть убей, не помню! Не могла я такое про тебя сказать, не могла!
Ира не верила ни единому ее слову. Прекрасно знала — именно Лариска и придумала всю эту мерзость. Никто, кроме нее, не смог бы додуматься до такого. Ира давно догадывалась, что подруга преподнесет ей еще не один 'приятный' сюрприз.
Знала. И прощать не хотела. Но так настойчива была Лариска, так преданно, по собачьи, заглядывала в Ирочкины глаза, так вымаливала прощение… А главное — не было ни единой возможности прогнать ее от себя. Та плевать хотела на любые запреты, на то, что с ней не желали говорить, что ее презирали за подлость. Она тупо шла рядом. Она тупо стояла рядом на переменке. Она тупо сидела рядом за партой.
Ирина не простила ее, нет. Но постепенно, слово за слово, начала говорить с предательницей. Сначала вынуждена была отвечать на ее оправдания. Потом обвиняла, кричала на подлую обманщицу, срывая злость и обиду. Сперва сквозь зубы, потом стала оттаивать потихоньку. Обида не притуплялась, боль предательства не проходила, но Ира никогда не была злопамятной. Или просто не могла похвастать сильной волей. Не получалось у нее сказать Лариске твердое 'нет'. Не сумела послать мерзавку подальше. Вынужденно простила, не сумев настоять на полном прекращении отношений.