— А Калугин?
— Я как отлетел, оглянулся, вижу: далеко, но идет.
Много раз я слышал такие рассказы.
Летчики зашагали на командный полка, и я пошел за ними. Я не мог иначе.
Меня обогнал штурман второго экипажа Гусев, добродушный и добрый парень, тоже старик, ударил по плечу:
— Повезло тебе, Борисов, — сказал он дружелюбно, — ничего не скажешь — повезло!
— Не мне повезло, а Калугину не повезло.
«Если бы он не летел с этим растяпой Сусловым...» Я не мог, да и не хотел говорить.
Майор не удивился, когда я вошел вместе с летчиками второй эскадрильи. Я отодвинулся в угол. Майор, как всегда, был хмур, пригласил всех сесть, но опроса не начинал. Он смотрел в окно. Перед ним на карте лежали часы.
Оставалось минут пять, не больше.
Никто не заговаривал, а майор думал о Калугине, как и все летчики, как весь аэродром в эту минуту. Майор смотрел в окно.
Небо было очень голубое и очень чистое — ни одного облачка.
Потом майор перевел глаза на часы, со звоном защелкнул крышку, взял папиросу из коробки и разрешил курить.
Все закурили и заговорили. Потом отложили папиросы, и начался обычный послеполетный доклад.
Майор спрашивал каждого:
— Когда вы видели Калугина в последний раз?
Ответы не принесли ничего утешительного: разноречивые, они не помогли составить ясного представления о судьбе Калугина.
— Я не хочу думать, что мы потеряли Василия Михайловича (майор еще никого не называл по имени и отчеству; это был первый случай в полку). Еще не хочу думать. Пехота сообщит более точные сведения. Но задачу вы решили, и важную задачу, — подумав, добавил майор. — Ваши фотографии понадобятся, может быть, на этих днях. Понятно ли вам, что это значит? — Он снова помолчал. Он всегда говорил очень медленно, но в этот раз это было особенно заметно.
Майор поднял глаза и не спеша обвел всех взглядом. На мне тоже задержался его взгляд.
Я вышел из землянки. Меня никто не звал на послеполетный разбор, и мне не полагалось на нем присутствовать. Я опустился на скамеечку у входа на КП.
Звено первой эскадрильи уходило на задание по батареям. Самолеты низко прошли над аэродромом, исчезли за соснами, и сразу стало тихо.
Издали доносились разрывы. Судя по звуку, обстреливался Выборгский район.
Я вспомнил тридцать шесть вылетов с Васей Калугиным. Я мог бы рассказать подробно о каждом, я вспомнил его доброе лицо и наше первое знакомство, дружбу, и как он спас мне жизнь, и его бешеную ярость доброго и вспыльчивого человека, вспомнил бесстрашную Настеньку и почти женственную мягкость отношения Калугина к ней. Кто теперь напишет Настеньке о его смерти?