Варкур долго смотрел на нее, и в конце концов кивнул:
— У моей отсрочки есть предел. Я знаю, что вы через два дня устраиваете нечто вроде большой демонстрации своих талантов с помощью миледи моей матери. Я не знаю, что вы задумали, но я не потерплю, чтобы вы использовали смерть моего брата в своих целях. Если я увижу, что вы это делаете, я приложу все усилия, и ваша карьера окончится неожиданно и бесславно.
Сердце ее забилось быстрее. Нужно рассказать ему, что она хочет сделать. Она скрывала свои планы из страха и по необходимости, но теперь новая необходимость заставляет ее быть более откровенной, чтобы он не истолковал ее намерения неправильно.
— Лорд Олтуэйт… — начала было она.
— Нет, — он оборвал ее судорожным взмахом руки, — я не желаю больше слышать, чтобы вы произносили это имя.
Она наклонила голову, стараясь удержаться от мольбы и просьб о прошении. Он держал ее жизнь в своих руках, и она понимала, что не стоит давить на него сейчас, как бы ни было для нее важно, чтобы он все узнал.
— Понимаю. Я даю… — она протянула руку ладонью вверх жестом, выражающим беспомощность, — я даю вам слово, что вашего брата это никак не коснется, сколь бы мало вы ни ценили мое слово.
Он снова кивнул и отошел от двери. Эм поняла это молчаливое приглашение и прошла мимо него к двери. Робко протянув руку, коснулась его щеки, словно хотела запомнить ее тепло, ее жизнь. Он схватил ее руку, поднес к губам и, глядя Эм в глаза, коснулся руки губами. Эм слегка покачнулась, закрыла глаза, борясь с потоком воспоминаний, которые вызвало у нее это прикосновение.
Не сказав ни слова, он отпустил ее, она снова набросила вуаль на лицо и вышла.
Все на этом вечере вызывало в голове Томаса предостерегающую пульсацию — разноцветные шары на низких газовых лампах, цыганские костюмы и амулеты, вереница одиноких скрипачей в каждой приемной комнате, которым его мать велела играть народную славянскую музыку. Даже еда, выставленная на длинном буфете, была экзотическая — лаваш и кускус, фиги и финики.
Но хуже всего была атмосфера напряженного ожидания. Все говорили только о том, какие развлечения намечены на этот вечер. Половина гостей, судя по всему, считала, что мадам Эсмеральда выведет на сцену танцующего медведя и цирковую труппу в сопровождении пороховых вспышек, но другая половина была почти уверена, что им представят какие-то реальные явления из мира духов. Обе группы, казалось, с одинаковым нетерпением ждали последнего откровения.
В центре всего этого расхаживала Эммелина в платье такого яркого алого цвета, что казалось — оно пульсирует. Кое-кто попытался заговорить с ней. Большинство, как очарованные, сохраняли дистанцию, некоторые бросали на нее взгляды благоговейного восторга из-за ее предполагаемых возможностей, другие смотрели на нее так, словно она была ученым пони, который в любой момент может проделать что-то необычайно умное.