Она открыла вечер, стоя на помосте в бальном зале, объявив о близости мира духов и о приближении благоприятного момента. Было ли дело только в ее голосе, или в аккомпанементе дрожащей скрипки, но гости были захвачены, все с нетерпением ждали полночи, когда по ее объявлению им будет послано откровение.
Тогда и произойдет то, что она планировала все эти месяцы. И у Томаса не было намерений выпускать ее из виду. Несколько раз он заметил, как она поворачивала голову в его сторону, и он кивал в знак приветствия, но она ему не отвечала. Он тосковал по ней, горел по ней — она преследовала его в снах, так что он даже усомнился: уж не обладает ли она в действительности какой-то властью. Но он не сделал никакого движения по направлению к ней, и каким-то образом в своем медленном вращении по залу она никогда не оказывалась настолько близко от него, чтобы можно было заговорить.
— Добрый вечер, Варкур. Вы не могли бы сказать, что здесь происходит?
Томас повернулся и увидел Эджингтона под руку с изящной баронессой. Он поклонился коротко и настороженно.
— Леди Эджингтон, лорд Эджингтон. Я думаю, это язык, который очень уместен в присутствии леди, — сказал он.
Леди Эджингтон окинула его своими немигающими глазами ярко-синего цвета.
— Не бойтесь, лорд Варкур. Здесь поблизости нет леди, которые могли бы нас услышать, — только я.
Эджингтон слегка сжал ее руку. Было ли то некое предостережение? Жест был слишком быстрым, чтобы Варкур успел понять его смысл, но леди Эджингтон словно слегка притихла, на лице ее появилась легкая непроницаемая улыбка.
— Вы не ответили на мой вопрос, — сказал Эджингтон.
— Я бы ответил, если бы знал, но я знаю об этом не больше, чем вы, — сказал Томас.
— Это вы решили, что она опасна, — с напряженным видом сказал Эджингтон. — Вы сказали, что справитесь с ней.
Взгляд Томаса скользнул над плечом барона и устремился на стройную фигуру с лицом, закрытым вуалью, которая молча проплыла мимо.
— Я надеюсь ради всех нас, что я справился.
Эджингтон поднял бровь.
— Я не пожалел ценные ресурсы, отправив одного человека в путь до Соммерсета, чтобы расспросить прислугу Форсхема. Если Олтуэйт еще не знает об этом, то узнает, и он поймет, кто стоит за этим.
Томас отмахнулся от него.
— Он поймет, что это сделали виги. Говорить и дальше об этом — значит заниматься пустословием. Если какие-то из наших гипотез о том, что случилось с Эммелиной Данн, правильны, он намочит штаны, узнав, что кто-то расспрашивает о ней, и будет не в силах думать об ответном ударе.
— Вот кто на самом деле мадам Эсмеральда, да? — Блестящие глаза леди Эджингтон сузились, когда она посмотрела на него. Поскольку Томас угрюмо молчал, она проговорила колко: — Не считайте меня ребенком, лорд Варкур. Вы неделями посылали наших агентов бегать кругами за Эсмеральдой, и только за Эсмеральдой. Потом совершенно внезапно вы объявляете, что Эсмеральда не имеет значения, что мы должны интересоваться этой Эммелиной.