Томас посмотрел на Эджингтона:
— Вы все ей рассказали?
По благородному лицу Эджингтона мелькнула улыбка и тут же исчезла.
— Было бы довольно трудно не рассказать.
— Неужели у вас нет вообще никакого предположения, к чему она стремится? — вмешалась в разговор леди Эджингтон прежде, чем он успел найти подходящий ответ. — После всех этих страстных объятий, экстатических ночей вы, конечно же, узнали не только то, что находится у нее между ногами.
На этот раз Эджингтон сжал руку баронессы, уже не скрываясь, и, к удивлению Томаса, баронесса быстро улыбнулась ему, тоже не скрываясь. Он постарался, чтобы его лицо не выразило ничего.
— Я многое узнал, — сказал Томас. — Вот только не знаю, стоит ли этому верить.
— Надеюсь, она не задумала никакой крупной, глупой жертвы, — пробормотал Эджингтон.
— Думаю, можно сказать с уверенностью, что жертва — это последнее, о чем она могла бы подумать, — ответил Томас.
— Идет лорд Олтуэйт, — прошептала леди Эджингтон, и ее глаза исчезли за бахромой черных ресниц.
— Мы еще поговорим, но позже, — сказал Эджингтон, коротко поклонившись Томасу.
— Конечно, — ответил тот. Но Эджингтон уже удалялся, и его маленькая жена изящно висела на его руке.
Лорд Олтуэйт подошел, шатаясь. Его толстое лицо уже лоснилось от пота, и Томас был готов держать пари, что бокал с вином у него в руке был далеко не первым за этот вечер. Он вспомнил, как выглядел Эдгар Уайт на своем первом вечере после выхода из Итона — сильный, хотя и плотный мужчина с телосложением бульдога. За последние семь лет он растратил эту силу на беспутный образ жизни, его широкие плечи и толстая шея тонули в подушках жира. Теперь он пользовался тростью не из-за моды, а из необходимости, потому что его одолела подагра, и глаза его имели желтоватый оттенок.
Его политическому блеску в подобных обстоятельствах не хватало способности удивлять, а его репутация хозяина на вечеринках определенного толка была почти так же великолепна. Либералы пытались сто раз зацепить его, найдя в нем какую-либо слабость, чтобы воспользоваться ею, но потерпели неудачу. Казалось, он создан из одних слабостей, обладает многими местами, в которых можно было употребить рычаг, но в нем не было ничего твердого, от чего можно бы оттолкнуться.
Томас никогда не видел его в таком состоянии, несмотря на чрезмерное количество поглощаемого им алкоголя. Олтуэйт казался совершенно пьяным, и было просто чудом, что он все еще держится на ногах.
— Если бы я знал, что вы тоже приглашены, я бы попросил отца выставить виски, — сказал Томас, когда Олтуэйт остановился перед ним.