— Почему же?
— Потому что для большинства из них это просто модная забава, — ответила она, повторив те оправдания, которые много раз мысленно произносила про себя. — А для остальных — ну что же, я делаю их счастливыми, предлагаю им утешение и душевный покой. Это не преступление.
— Вы извращаете их воспоминания о дорогих им людях с помощью лжи, которую стряпаете у себя в голове, — парировал он. — Это, возможно, не преступление, но очень близко к тому.
Эм покачала головой:
— Я говорю им только то, что они хотят слышать. Большинство из нас все равно лгут сами себе, чтобы прожить новый день, — лгут о своей важности, своей привлекательности, своей доброте. Все, что я делаю, я делаю только для того, чтобы обнаружить их ложь, которую они хотят услышать, и я упаковываю эту ложь в красивые маленькие свертки.
— Все равно ложь остается ложью, — настаивал Варкур.
— Что вы понимаете в этом? — сказала она, раздражаясь все больше. — Ваша жизнь с самого рождения была предопределена, малейшее уклонение в сторону повышает ваш статус, а не понижает его. Конечно, вам не приходится прибегать ко лжи. Но иногда ложь — это просто другое имя надежды, когда ваше будущее мрачно и пусто, и единственное, чем вы можете поддержать себя, — это мечты, в которые облекаете ваши дни до тех пор, пока, если вам повезет, уже не сможете понять, что реально, а что нет… Не всякий может соткать такие фикции, не каждый может обмануть самого себя. Для некоторых наш мир — слишком страшное место, чтобы жить в нем. Таким людям я рассказываю истории, поверить в которые сами, без моей помощи, они не способны.
— Вы говорите так, будто верите, что вы нечто вроде ангела-хранителя, — заметил Варкур.
Эм вздохнула, успокоившись так же быстро, как и разозлилась.
— Нет. Я — шарлатанка. — Он не имеет права знать о таких вещах, но ей нужно было сказать о них, а он был единственным, кому она могла о них рассказать, единственным, кто бросил ей в лицо обвинение. — Я всего-навсего заурядная шарлатанка. Быть может, мысль о том, что я добра, сама по себе есть выдумка, в которой я нуждаюсь. Не нужно думать, что я не лежу по ночам без сна, размышляя об обманах минувшего дня, что я не спрашиваю себя, не гублю ли я свою душу навечно.
— Так и должно быть, — сказал он, и слова его прозвучали скорее неискренне, чем злобно. — Всем нам следует это делать.
— Значит, есть, пить, веселиться, потому что завтра мы будем прокляты? Какой пессимистичный образ жизни.
— Быть может, это не так, — с сомнением проговорил он.
Она подошла к нему ближе и остановилась на расстоянии вытянутой руки. Он был все такой же — слишком крупный, слишком пугающий, но реакция, которую он вызывал в ней, очень мало походила на страх.