- Ага, партизан! - угрожающе подал голос ефрейтор Курт, шагнул к Мавре, обвел помутневшими глазами, приказал обыскать хату.
Поняв, что дело оборачивается из рук вон плохо, Мавра решила, что без хитрости тут не обойтись. Не столько за свою судьбу дрожала, как боялась за дочь. Не натворила бы беды, уж больно непокорлива. Мавра стала отпираться: слыхом не слыхала, где Мусий Завирюха... А что подался в эвакуацию, это все село подтвердит... Сам пан староста видел. Попал ли он в окружение или в дороге погиб, того не знает.
- Кто хотел, тот назад вернулся, еще и с лошадьми! - отрезал Селивон, имея в виду Перфила. - Никто, к примеру, не скажет, что наш конюх неблагонадежный человек.
Перфил пустил слух, что был окружен немцами, едва вырвался. Табун лошадей с собой привел. Селивон горой стоял за конюха - смерть грозила человеку... Другие проклинали.
Ефрейтор Курт, как попугай, кричал в лицо Мавре - партизан! А что еще мог он сказать?
Мавра стала уверять старосту и особенно ефрейтора, каким богомольным человеком был Мусий Завирюха, смирным да тихим...
- Не разводи агитацию! - сурово оборвал говорливую бабу Селивон.
- Он даже в церкви пел... Басом. Ирмосы выводил... Пускай вон пан староста вам, пане офицер, скажет, - словно не слышала окрика Мавра.
С горя и не так осмелеешь. Напрасно Текля пыталась остановить мать, чтобы не говорила чего не следует, отец испокон веку был атеистом, - Мавра ничего слушать не хотела - пусть вон люди подтвердят...
И Селивон сказал. Оборвал болтливую бабу. Развякалась тут.
- Заморочить голову мне хочешь? Или мы не знаем твоего роду? Какой же он богомольный, твой Мусий Завирюха? Смолоду, может, и пел на клиросе, зато потом председателем комбеда был, хозяев разорял, а теперь в лесах партизанит!
Выходит, Мавра сама накликала на себя беду.
Убедившись, что староста не в силах укоротить язык старухе, ефрейтор движением руки приказывает: перевернуть все в доме!
Старосту в жар бросило.
- Открой сундук! - велит он Текле.
- В Москву ездила? Золотой медаль дадено тебе? - напомнил Тихон.
Хищно водил глазами по углам, подсвечивал себе фонарем - всякий хлам, картошка, свекла... Будто совсем мирная хата, а на деле?
Тихона учить не надо, ничто не укроется от его глаз, даже под землей найдет, мигом заметит, где земляной пол потрескался или запал, где что припрятано, в стене замазано или закопано под припечком. Что лежит в навозе или на дне колодца, что засунуто под стреху.
Однако, как ни старался Тихон, все перерыл, из сундука все женские тряпки повыкидал (теплая одежда, юбки, кофты - все поношенное, новое где-то укрыто) - ничего запрещенного не нашел.