Батюшки, батюшки, — шептала она, — ведь едут, едут, голубчики! Да вот же они! Максим Петрович, отец! — тормошила она своего мужа. — Ну, чего ж нам сейчас надобно делать? Никита, Никита, — кричала в окно дворнику, — что же это ворота до сих пор закрыты? Отворяй скорее! Что это мы ровно от врагов заложились? Гостюшки милые, да пожалуйте с нами ко встрече, ко встрече! Максим Петрович, выходи! Встречай скорее!
И Степанида Кузьмовна заметалась еще пуще.
Ну-с, Степанидушка, приготовься. Бери икону.
днюта — с цветами. Арина, бери зерно. Проходите вперед. Ну-кося, господи, благослови! — поднял Максим Петрович тяжеленный каравай.
Ну, скорее, скорее, Никитушка! — торопила дворника Степанида Кузьмовна. — Вот ведь, близко, близко, скачут, голубчики. И так неведомо чего задержались в церкви-то, в церкви.
Налившись кровью, Никита изо всех сил раскачивал клин, которым ворота были заложены шесть лет тому назад, после отъезда преосвященного. Клин тихонько повизгивал, поскрипывал, но, накрепко засев в проржавевших скобах, почти не поддавался. Нервное напряжение Степаниды Кузьмовны достигло предела. В такт рывкам Никиты она раскачивалась из стороны в сторону, от нетерпения переступая ногами.
Ах, мать честная! — бормотал Никита. — Вот заело, так заело, язви его! Ы-х! Ы-х! Да ы-х!..
Кубовая рубаха прилипла у него к спине, по лицу стекали частые капли пота. А тут еще возле самых ног хрипел в изнеможении Атос. Черт бы его подрал!
Цыц ты, проклятый! — не выдержал наконец Никита и злобно пнул Атоса ногой в брюхо.
Тот горестно завыл, и в голос с ним завизжал клин, побежденный Никитой.
На ходу утирая пот подолом рубахи, Никита потащил прокованные шинным железом створки ворот в разные стороны. В открывшийся просвет уже виднелся свадебный поезд, пестреющий разноцветными лентами. Стоя в передней коляске и придерживаясь одной рукой за плечо кучера, дружка весело размахивал картузом. Задние коляски, качаясь на ухабах, огибали крутой овражек, наполнявшийся из протоки водой во время разлива.
Никита нагнулся и ахнул: вплотную к подворотне у проросшей плесенными грибами доски лежал белый сверток. Грубая ткань распахнулась… Ребенок!
К нему, ощетинив серую шерсть, бросился Атос.
Уйди ты! Уйди! — растерялся Никита, пинком отбрасывая Атоса и поднимая сверток с земли. — Мать честная… святые угодники… что же это такое?
И едва успел отскочить в сторону. Хрястнула невы-нутая подворотня, передняя коляска влетела во двор. Ее настигали другие. Атос, спасаясь от копыт лошадей, скрылся в конуре, выставив оттуда острую морду.