– Как раз на двести рублей. Ты никого не закладываешь, а просто говоришь, кто вы и что на самом деле здесь и сейчас происходит. Как коллега коллеге. Никто ничего не узнает, кроме нас двоих, ручаюсь. «Глок» – твой. Мне его списать – ничего не стоит. Ваших интересов касаться не собираюсь. Мне свои важнее. А ты, кстати, – вдруг отвлеклась она, полезла в сумочку за сигаретой, – сходи, посмотри. Что-то там действительно процедура затягивается. Вдруг Герта твоему Иосифу невзначай шею сломала? Если б руку – крик бы стоял, – философически завершила Кристина, прикуривая.
– Тьфу на тебя. Выдумаешь тоже, – небрежно отмахнулся Василий. – Не из тех он, чтобы по-грубому с девушкой. Болтают, наверное, как мы сейчас с тобой…
Он вертел пистолет в руках, ласкал его пальцами, будто настоящий гипноглиф[67], не в силах оторваться. На что и был расчёт.
– Хорошо, слушай, – осторожно покосился он на соседей по столу. – Или давай перейдём на лавочку, вон там, под сиренью…
Примерно о том же шёл разговор у Ибрагима со старым Хаимом. В чём смысл случившегося, и какой у кого интерес. Катранджи сейчас чувствовал себя в своей тарелке, или, по-научному выражаясь, среде. Бандит среднего пошиба, держащий некоторую часть города и её (части) криминальную составляющую, неглупый и успешный, раз дожил до своих семидесяти лет в добром здравии и таком же положении импонировал ему.
На огромной планете Земля, и даже на той её половине, что не принадлежала к «цивилизованному миру», людей, подобных Хаиму, он знал многие сотни. Одни с ним сотрудничали, другие пытались проявлять самостоятельность. Если их интересы не пересекались, Ибрагим-бей не препятствовал любому жить, как умеет.
В Одессе субклиенты Катранджи проворачивали какие-то торгово-закупочные операции, но не того масштаба, чтобы попадать в сферу его внимания. Может, по этой причине он и выбрал город у моря как место конфиденциальной встречи с генералом, который вскоре обещал стать главной фигурой на доске или джокером в колоде. Далеко, никому не интересно, а значит, и безопасно. Вышло несколько по-другому. Спасибо тому же генералу и его девицам, иначе мог бы всемогущий паша кормить рыб на морском дне или пребывать в неизвестно чьём узилище.
– Так на чём мы сходимся, уважаемый Ибрагим Рифатович? – говорил Хаим Мотлевич, невзирая на возраст, наливающий себе и гостю уже четвёртую рюмку сладкой еврейской водки. – Что лично я на старости лет мог бы сделать для вас, и что с того заработать, само собой? Я убедился, что кое-кого из тех людей, что якобы знаете вы, знаю и я. Вы говорите, что самые почитаемые люди старой Одесы не более чем слуги ваших слуг – готов и с этим согласиться. Не понимаю одного – почему мы сейчас, рядышком, сидим на ограде Второго еврейского кладбища, как будто у нас на носу очки, а в душе – осень?