Если ей не суждено стать матерью, тогда, божьей милостью, у нее будут хотя бы эти мгновения. Она не могла представить свою жизнь без них.
Франческа улыбнулась, отдала плащ лакею и пошла по знакомым коридорам Обри-Холла. Почти все детство она провела здесь и в Бриджертон-Хаусе в Лондоне. Энтони и его жена кое-что изменили, но большая часть поместья осталась такой, какой была всегда. Стены были окрашены все в тот же кремовый цвет с едва заметным персиковым оттенком. А Фрагонар, которого отец подарил матери на ее тридцатый день рождения, все еще висел над одним из столиков у двери розовой гостиной.
— Франческа!
Она обернулась. Это была ее мать, которая поднялась со стула в гостиной.
— Сколько ты здесь стоишь? — спросила Вайолет, подходя, чтобы поприветствовать ее.
Франческа обняла мать.
— Недолго. Я восхищалась картиной.
Вайолет остановилась рядом с ней, и они вместе стали разглядывать Фрагонара.
— Он великолепен, да? — прошептала она, и нежная печальная улыбка осветила ее лицо.
— Мне он нравится, — сказала Франческа. — И всегда нравился. Он напоминает мне об отце.
Вайолет изумленно повернулась к ней.
— Правда?
Франческа могла понять ее реакцию. На картине была изображена молодая женщина с букетом цветов, к которому была привязана записка. Не слишком-то мужская тема. Но она оглядывалась через плечо, и на лице ее было чуть лукавое выражение, словно еще немного — и она рассмеется. Франческа не могла вспомнить отношения родителей — ей не было еще и шести, когда отец умер. Но она помнила смех. Глубокий, раскатистый смех отца — он как будто продолжал жить внутри нее.
— Думаю, ваш брак должен был быть именно таким, — сказала Франческа, указав рукой на картину.
Вайолет отступила на полшага и склонила голову набок.
— Думаю, ты права, — ответила она, и лицо ее стало взволнованным от сделанного открытия. — Я никогда не задумывалась об этом.
— Ты должна забрать картину с собой в Лондон, — сказала Франческа. — Она ведь твоя, разве нет?
Вайолет покраснела, и на короткое мгновение Франческа увидела в ее глазах молодую девушку, которой она когда-то была.
— Да, — сказала она. — Но она должна остаться здесь. Именно здесь он подарил ее мне. И здесь… — она указала рукой на картину… — Мы вместе повесили ее.
— Ты была очень счастлива, — произнесла Франческа. Это был не вопрос, просто утверждение.
— Как и ты.
Франческа кивнула.
Вайолет потянулась к ней, взяла за руку и нежно погладила, пока обе продолжали изучать картину. Франческа точно знала, о чем думает мать — о ее бесплодии и о том факте, что они, казалось бы, негласно решили не говорить об этом, да и с какой стати? Что такого могла сказать Вайолет, чтобы разрешить эту проблему?