— Не думаю, что такое поведение могло понравиться вашим друзьям.
— У меня никогда не было друзей.
Она недоверчиво заморгала:
— Никогда?
Он пожал плечами и отвел глаза.
— У тебя была я, — тихо сказала леди Хедерингтон.
Его ответная улыбка была безрадостной.
— Когда это было важно, тебя рядом не было.
Леди Хедерингтон вздрогнула:
— Знаю. В этом твоя вина.
Неловкое молчание будто высасывало из комнаты тепло.
Эванджелина смотрела на мужчину на другом конце софы. Казалось, он изо всех сил пытался выглядеть непринужденным и ничуть не затронутым разговором, но напряжение мышц выдавало, что эта попытка была наигранным средством скрыть свои подлинные чувства. И то, как он небрежно расслабил свои длинные ноги, не могло ее обмануть.
Трудно было поверить, что такой человек, как мистер Лайонкрофт, скорее походил на нее, чем не походил. Он вырос без друзей. Как и она. В семье он мог рассчитывать только на одного близкого человека. Как и она. Но и этот член семьи покинул его, и он остался одиноким и уязвленным. Как и она.
Но мать покинула ее навсегда. А леди Хедерингтон сидела прямо напротив него, бледная, с мокрыми глазами, сжимая руки на коленях. Она бы так не вела себя, если бы считала брата неисправимым негодяем, неспособным искупить свои грехи.
Тишина разлетелась от раздавшегося звука гонга. Леди Хедерингтон поспешила оправить юбки:
— Пора ужинать. Мы присоединимся к остальным?
Лайонкрофт вздрогнул, будто вспомнил, что не один. Выражение его глаз было яростным, болезненным, отчаянным.
Решив, что ей гораздо важнее он, чем его сестра и ее надзор, Эванджелина протянула руку и нежно, хоть и робко, дотронулась кончиками пальцев до его руки:
— Гэвин…
Он вскочил на ноги:
— Прошу прощения. Ужинайте без меня. Через несколько секунд он прошагал через комнату, вышел и скрылся.
Мистер Тисдейл, с трудом одолев первое блюдо, начал клевать носом. Эванджелина не могла понять, как он мог спать под аккомпанемент лающего кашля Бенедикта Радерфорда и пьяных разглагольствований Эдмунда Радерфорда. И она, и Франсина не поднимали глаз от своих тарелок, чтобы не поощрять Эдмунда, желавшего знать их мнение о том, которая из горничных западного крыла самая хорошенькая.
— Та служанка с рыжей гривой, что направилась в гостевые спальни вечером после танцев, — говорил он, неотрывно глядя на Бенедикта налитыми кровью глазами, — возможно, и горничная, но не девица. Я прав? Похоже, ей частенько приходится задирать и оправлять юбки.
— Не знаю, — пробормотал Бенедикт. — Не обсудить ли нам что-нибудь другое?
— Эти веснушки, — продолжал Эдмунд, будто не слышал замечания, — я бы сказал… и они милы. А когда я говорю «милы», это означает, что через пять минут мы…