Бруно не ответил; одарив его еще одним ожесточенным взглядом, молча развернулся и зашагал прочь.
* * *
К замку Курт брел медленно, глядя в траву под ногами и пытаясь понять, погрешил ли он против верности принципам Церкви, проявив сегодня такую несдержанность. С одной стороны, в споре с Бруно проснулся старый, почти забытый Курт, который отвечал на шутку оскорблением, а на оскорбление ударом. Это, несомненно, было не слишком хорошо. С другой — статус Конгрегации требовал приструнить зарвавшегося насмешника; ведь с тех пор, как перестали брать под стражу за каждое опрометчивое слово, за умение заварить нужную травку от суставной боли, когда основанием перестало быть 'publicus setentia'[25] — многие восприняли пришедшее на смену жестокости милосердие как слабость. Странное дело, с безрадостной усмешкой подумал Курт, пиная попавшуюся под ногу сухую ветку, уйдя с улицы, он обнаружил, что в среде законопослушных подданных бытуют уличные законы и уличные понятия. Тот, кто подставил другую щеку, кто простил врага и благословил проклинающего, почитался не благочестивым, а слабым; и он был уверен, что, начни он говорить с крестьянами Таннендорфа на языке учтивости и незлобия, его заклевали бы не хуже, чем новичка в какой-нибудь уличной шайке.
Любой подданный может обратиться в суд, если его оскорбил сосед. А что будет, если суда за оскорбление затребует следователь Конгрегации после разговора с таким вот Бруно? Да засмеют — в лучшем случае…
А ведь в ближайшем времени, привыкнув, что от стука в дверь не надо вздрагивать, а от приезжего следователя — прятаться в подвал, люди расхрабрятся окончательно, и таких, как Бруно, станет больше. Любая попытка защититься, не дать себя сожрать совершенно, будет восприниматься как 'возврат к старым порядкам'; и сколько будет крику… А что будет лет через пятьдесят? Через сто? Не станут ли захлопывать дверь перед носом со словами 'а… я вашу Конгрегацию'?..
Уже подъехав к самым стенам замка, Курт подумал о том, не поступит ли сейчас так же барон Курценхальм. Оставалось надеяться на то, что, живя отшельником многие годы, тот не осознал еще до конца всех перемен, совершившихся в Инквизиции, и сохранил к ней прежнее, опасливо-почтительное отношение.
Сейчас, только завидев всадника у ворот, дозорный исчез с башни без слов, а через несколько мгновений загрохотала открываемая решетка; въезжая во двор замка, Курт еще не успел подумать о том, насколько обнадеживающим либо же настораживающим является подобная поспешность — навстречу ему вышел Мейфарт, и по его лицу было ясно видно, что в голове старого вояки вызрел какой-то план.