Для нее даже делали надгробный памятник, к которому собирались возлагать цветы каждое воскресенье.
Садовники стравили канаты, гроб коснулся дна могилы; теперь все дети проходили гуськом мимо могилы и каждый бросал лилию.
Некоторые из младших не хотели расставаться со своими цветами, и их отбирали силой, а ревущих детей уводили. Сверстники Барбары шли последними. Анжела-Мари, взглянув вниз на разбросанные цветы, на секунду остановилась, с некоторым страхом ожидая услышать шепот, но снизу не доносилось ни звука. Еще один церковный гимн, и они все отправятся домой, а в качестве утешения (или праздника?) сегодня к чаю дадут джем.
Анжела-Мари чувствовала, что заслужила джем. Сегодня минуло уже три ночи, как все было в порядке.
Лежа с открытыми глазами, много времени спустя после того, как прекратились перешептывания в спальне, она перебирала в памяти свою первую встречу с девочкой, ныне лежавшей в гробу, покрытом грудой лилий…
* * *
Она прошла по коридору со слегка напыщенным видом человека, которому разрешают переходить любые границы. На кухне перед плитой повариха и посудомойка разговаривали друг с другом, стоя лицом к огню. Пахло супом, топленым салом и кислым молоком, а с высоко натянутой на блоках веревки свисали простыни, слегка раскачиваясь в потоках теплого воздуха. Она коротко сказала: «Пожалуйста, госпожа повар, я к новенькой» — и подошла туда, где в одиночестве за большим столом сидела девочка, роняя слезы в кружку с молоком и на тарелку с хлебом и джемом.
— Я должна следить за тобой, — изрекла она вежливо-официально. — Меня зовут Анжела-Мари Бартлмен. А как зовут тебя?
— Барбара Гордон.
— Разве ты не хочешь хлеба? — ее рука быстро скользнула по тарелке, схватила последний кусок хлеба и спрятала его под фартуком. — Пойдем, я покажу тебе, что надо делать.
Девочка, волнуясь, последовала за ней, и Анжела-Мари протянула руку и по-дружески обняла ее за талию.
— Почему тебя отправили сюда? — спросила она.
Это было обычное начало, первый вопрос, который в приюте задавали каждому. Он открывал дверь всем видам драмы; но новенькие не всегда попадались на эту удочку. Ответы обычно бывали весьма прозаичными: «У меня умерла мама» или «Мой папа умер, и мама вынуждена пойти работать». Только потом, когда ребенок осознавал потенциальные возможности удачно придуманной истории, он делал признания, которые, без сомнения, поднимали его статус, и волосы дыбом на головах слушателей.
Барбара была из числа скрытных. Она пробормотала что-то о «чахотке» и повесила голову.
— Мой отец перерезал себе глотку, — как бы невзначай сказала Анжела. — Надзирательница сказала, что тебе надо принять ванну.