О, лечь в постель с конфетой! Борясь со сном, Анжела-Мари выбралась из кровати и нащупала под ней эмалированный ночной горшок.
Но когда она воспользовалась им, женщина начала бить ее, отвешивая хлесткие жгучие оплеухи и визгливо шепча, что она плохая девчонка. Потом она ушла со свечой в руках, шаркая по проходу между кроватями, и Анжела-Мари, горько плача, забралась обратно в сырую постель и стала дожидаться утра.
* * *
— Мочилась, мэм, — ответила она, когда надзирательница посмотрела ей в глаза. За этим последовала обычная процедура. Она опускала простыню в ванну, оттирала пятна карболовым мылом и прополаскивала ее в холодной воде. Было трудно выкручивать простыню одной рукой, но никто не приходил на помощь. «Фу!», — фыркали все, с презрением отворачиваясь. Если шел дождь и нельзя было сушить простыню на улице, приходилось вешать ее на веревке на кухне, и потом повариха беспрерывно ругалась, что с этих вонючих простыней капает туда, где она готовит еду.
И теперь Барбара, возможно, не захочет иметь с ней дела. Как только она выйдет из спальни, ее «просветят».
— Разве ты не знала? Она никому не говорит. Она мочится в постель. Каждую ночь.
— Каждую ночь? Вот почему она бегает за новенькими. Больше никто не хочет с ней водиться.
— Ты ведь не хочешь водиться с той, кто мочится в постель?
— Ну… нет.
Но Барбара никак не показывала, что избегает ее. Этим утром она, казалось, уже освоилась в своем нынешнем положении и была более уверена в себе. Сидя в столовой, она повернулась и с любопытством посмотрела на Анжелу-Мари.
— Почему ты каждую ночь мочишься в постель?
Значит, она знала. Не получив ответа, она задала еще вопрос:
— Разве ты не знаешь, что мочишься?
— Нет. Если бы я знала, я бы не…
— Почему ты не сходишь к врачу? — она говорила, как человек, привыкший к жизни за стенами приюта, где ходят к врачам по собственному желанию, а не бывают посланными к ним.
— Он говорит… он говорит, что это пройдет, когда я вырасту.
Барбара пожала плечами, как бы говоря: «Да, но когда?».
Потом, как бы с невинным любопытством, продолжила:
— Как это ужасно, когда ты просыпаешься и обнаруживаешь, что это произошло…
Анжела повесила голову и принялась разжевывать комья овсяной каши. Кроме ссор, когда ее обзывали, никто из девочек в глаза не упоминал о ее горе. Но Барбара Гордон была откровенной и одновременно назойливо-любопытной, и Анжела почувствовала, что в ее интересе заключалось что-то беспокойное. Она, скорее, готова была лишиться ее дружбы, чем дальше страдать от ее нездорового любопытства.
Когда они гуськом вышли из зала, Анжела попыталась ускользнуть от подруги, но Барбара неотрывно следовала за ней.