— Ах, так он был у нее в каюте.
— Возможно, именно потому она и погибла. У нее имелся некий, компрометирующий убийцу, предмет, информация.
— Хммм. — Амитасе потихоньку цедила разведенное вино. Засмотревшись на залитую солнцем Оронею. Перебросив косу на левое плечо, правой рукой она схватилась за сетку — «Аль-Хавиджа» слегка колыхалась. — Некто, кто способен это перерезать…
— Ты все еще желаешь взять на эту охоту Ихмета Зайдара, эстле?
Та усмехнулась краешком губ.
— Ведь ты не приказываешь капитану посадить его под замок? А? А как только он очутится на земле Гипатии…
— Эмир Кордовы не обладает властью в Александрии.
— В том-то и оно.
— На будущее придется быть внимательнее, с кем вхожу на борт корабля или свиньи.
— Ты, эстлос? — рассмеялась Шулима. — Ведь я же видела тебя ночью. Ты бы отдал приказ и…
— Прошу прощения. Мне нужно сменить повязку.
И скрылся в своей каюте. Сложно было избавиться от впечатления. Она знает, что я знаю. И знает, что я это прекрасно понимаю. Это не было формой флирта — Шулима сознательно дразнила хищника, поглаживала льва окровавленной рукой.
Он поглядел в зеркало. Льва! Тоже мне! Вот если бы это был Иероним Бербелек до Коленицы… Он стиснул кулаки, упирающиеся в столешницу. Пала бы она в ужасе к моим ногам! Призналась бы во всем по одному моему слову. Во всяком случае, не издевалась бы в глаза.
Он присел, налил себе вина. Спокойствие. Размышляй как стратегос. (Вот что сделал бы на моем месте Иероним Бербелек?) Обстоятельства, возможности, вероятности, мотивы, факты. Она не была в состоянии убить Леезе. По-настоящему, единственным на «Аль-Хавидже», кто мог бы это совершить, это Хайдар; она это знает, это известно мне. Но у нимрода не было мотива — некую таинственную связь через знания из древней книги имела Шулима. Убил бы он ради нее? Ведь он, как раз, и уговаривает в меня необходимость ее смерти. О боги…!
Зачем я вообще лечу в эту проклятую Александрию?
* * *
Самым худшим было то, что он уже не мог молчать во время оставшихся совместных трапез. Понятное дело, что у него допытывались о смерти Магдалены Леезе; вдруг оказалось, что он является кем-то вроде военного командира аэростата, гегемона без войск. Только ведь это он сам сделал себя ним — остальные лишь приспосабливались к навязанной им форме.
Если не считать походов в столовую каюту, он не выходил из собственной каюты. Вот только и это не было решением. К нему присылали невольников с приглашениями «на кахву», «на шахматы», «на гашиш». Иероним отказывал. Но Абелю и Алитее он отказать не мог. Днем и ночью дочь и сын обсуждали между собой сценарии преступления. Алитея ставила на Глистея; Абель колебался между Вукацием и капитаном Вавзаром. Пан Бербелек терпеливо выслушивал их фантастические теории. Алитея в своей детской экзальтации была, по крайней мере, забавна, но вот Абель — Абель считал провал следствия личным поражением стратегоса Бербелека, в связи с чем выдвигал против Иеронима более или менее завуалированные упреки, будто тот «позволяет убийце уйти безнаказанно». Абель хорошо знал, какого отца он имеет, лучше самого пана Бербелека, и вот тот отец Абеля никогда бы не простил подобного афронта: убийство под самым порогом его спальни!