панк-группы их двоюродного брата Левы. Он вечно перевирал текст. Вместо «влез в драку, разбил лицо о дверь машины» он голосил «в лес к дураку, мозги лицом, там две машины» и вместо «ты вша, но ты такая хорошенькая» пел «левша, но как горошина». Если Миша с сестрой его поправляли, дед изображал удивление и увеличивал звук, чтобы получше расслышать слова, но в следующий раз пел все равно то же самое. Когда дед умер, он оставил Свете восемнадцать томов «Истории евреев», а Мише — аккордеон. Примерно в то же время сестра Левы, которая подводила глаза синими тенями, пригласила Мишу к себе в комнату, сыграла ему
Let it be и научила его целоваться.
7. Мальчик с аккордеоном
Мы с Мишей написали друг другу двадцать одно письмо. Мне тогда исполнилось двенадцать, это было два года спустя после того, как Джейкоб Маркус попросил маму перевести «Хроники любви». В Мишиных письмах было полным-полно восклицательных знаков и вопросов вроде «Что означает „твоя задница заросла травой“?», а я расспрашивала его о жизни в России. Потом он пригласил меня на свою бар-мицву.
Мама заплела мне косы, одолжила свою красную шаль и довезла до Мишиного дома на Брайтон-Бич. Я позвонила в дверь и стала ждать, пока он спустится вниз. Мама помахала мне из машины. Я поежилась от холода. Высокий мальчик с темным пушком над верхней губой открыл мне дверь. «Альма?» — спросил он. Я кивнула. «Добро пожаловать, друг мой!» — сказал он. Я помахала маме и зашла следом за ним. В прихожей пахло кислой капустой. Наверху было полно людей, они ели и громко говорили по-русски. В углу столовой сидели музыканты, и люди как-то умудрялись танцевать, хотя места совсем не было. Мише было не до меня, он со всеми беседовал и только и успевал засовывать конверты к себе в карман, так что большую часть праздника я провела, пристроившись на краю дивана с тарелкой огромных креветок. Вообще-то креветки я не ем, но это была единственная знакомая мне еда, которую я увидела на вечеринке. Когда со мной кто-нибудь пытался заговорить, приходилось объяснять, что я не говорю по-русски. Какой-то пожилой мужчина предложил мне водки. Как раз в этот момент Миша вылетел из кухни с аккордеоном, подключенным к усилителю, и запел. «You say it’s your birthday» — прокричал он. Толпа, похоже, занервничала. «Well it’s my birthday, too!»[49] — выкрикнул он, и аккордеон, взвизгнув, ожил. Эту песню сменила Sgt. Pepper’s Lonely Heart’s Club Band, а дальше — Here Comes the Sun, а под конец, после пяти или шести песен The Beatles, зазвучала «Хава нагила», и толпа совсем разбушевалась, все подпевали и пытались танцевать. Когда музыка наконец угомонилась, Миша разыскал меня; лицо у него было красное и потное. Он схватил меня за руку, и мы с ним выкатились из квартиры в коридор, поднялись на пять пролетов и через дверь вышли на крышу. Вдали виднелись огни Кони-Айленда, а за ними — опустевшие аттракционы. От холода у меня застучали зубы. Миша снял свой пиджак и набросил его мне на плечи. Пиджак был теплый, и от него пахло потом.