Волосатые гусеницы. Все усеяно ими. Одни сползают, другие взбираются по тонким, почти прозрачным, как паутина, стебелькам. Третьи замерли на ветках, слегка раскачиваемые потоками воздуха. Чем дальше мы заходим в лес, тем больше встречаем этих гусениц. Зина старается идти рядом, часто дыша.
Мы словно находимся в каком-то чужом, неведомом мире, о котором не слышали на уроках и который не могли даже вообразить. Но с некоторых нор любая встреча, какой бы необычной она ни была, не поражала меня. Ничто не могло превзойти по силе тот шок, который я перенес в четырнадцатилетнем возрасте, когда почувствовал себя самым большим сиротой из всех сирот. Любое событие, выходящее за рамки обычного, мне казалось уже знакомым, однажды уже прожитым. Ничто не могло оказать на меня большего впечатления, чем кошмарные видения бессонных ночей, тех иссушенных жаром дней.
— Уведи меня отсюда — я боюсь!
Но я иду вперед. Мною руководит любопытство.
Местами желатиновые волоски, эти отвратительные существа, словно слиты в молокообразную эмульсию.
Те, что взбираются вверх по стволам, раскачиваются, делают странные движения, далекие, от грациозности. Сверху на нас продолжает сыпаться что-то мелкое, черное и твердое, как камешки. Земля, кажется, усыпана дробью или металлическими опилками.
— Уведи меня отсюда!
Она хотела бы убежать, да некуда. Кругом гусеницы. Зина смотрит на все, что нас окружает, на эти устрашающие декорации, круглыми от испуга глазами. Когда же она видит гусеницу на моем воротнике, то, онемев от страха, может лишь показать на нее пальцем. Я смеюсь и щелчком сбиваю волосатую козявку.
Девушка никак не может прийти в себя. Тем хуже для нее. Ничего не поделаешь — она должна получить урок. Так мы закаляем свою волю.
Но вот другая, гусеница ползет по ее блузке, уже почти доползает до треугольного выреза на груди. Зина белеет, как известь.
— Что с тобой, девочка?
Подхожу и сбиваю щелчком это маленькое чудовище, заставляя его кувыркаться в воздухе. Как происходит остальное, не знаю. Помню только, девушка вдруг повисла на мне, обхватив за шею, ища у меня защиты.
В голове мутится от смешения ощущений удовольствия и силы, словно я оставляю себя на съедение этим ненасытным букашкам, лишь бы сделать приятное лесной нимфе [8]. Она дрожит всем телом и инстинктивно тянется вверх, как можно выше от этой земли, где кишат отвратительные твари. Ее трепещущее тело вызывает ответное волнение во мне. И вот ее губы у моих губ, красные, лихорадочно горящие губы. Но она не более чем Зина…
— Да успокойся же.