Проснулся он рано утром, разбуженный криками чаек, и вскоре услышал стук в дверь. Пошел взглянуть и увидел Аксала.
— Что случилось?
— Мы отправляемся, — ответил кельт.
— Кто — мы?
— Мы: Аксал, ты и наварх Лептин.
— Ради Зевса, только не говори мне, что… куда мы едем?
— В Сиракузы. Корабль идет с прилив. Быстро.
Филист бросился вниз по лестнице, едва переводя
дух, и ворвался в комнату Лептина.
— Мы отправляемся! — закричал он.
— Что ты такое говоришь?
— Мне Аксал сообщил: мы возвращаемся домой, друг мой, возвращаемся домой!
Услышав эти слова, Лептин словно окаменел и не знал, что отвечать. Он ходил взад-вперед по комнате, выглядывал из окна.
— Ты должен пошевеливаться, — заметил Филист. — Аксал сказал, что хочет отчалить с приливом.
— Аксал ничего не понимает. Порт такой глубокий, что прилив не имеет никакого значения. Времени у нас сколько угодно.
— Эй, ты доволен или нет? У тебя такое лицо…
— О да, конечно… Но я думаю о той минуте, когда предстану перед ним.
На пристани их никто не ждал; казалось, их даже никто не узнал, когда они сошли на берег с «Аретузы», словно были призраками. Они смотрели по сторонам, дивясь произошедшим переменам: в зданиях, в людях. Все выглядело по-новому, иначе в каком-то смысле, они чувствовали себя чужаками. Лептин вдруг глянул в сторону ремонтных доков и не смог сдержать слез.
— В чем дело? — спросил Филист, заметив происходящее.
— Ни в чем, — ответил Лептин и двинулся дальше, но Филист, в свою очередь, посмотрел туда же и увидел расснащенную «Бувариду». Ее огромный остов, который по-прежнему ни с чем нельзя было спутать из-за фигуры на носу, напоминал собой скелет кита, высушенный солнцем.
Они продолжали следовать за Аксалом, а гул оживленного порта в этот вечерний час походил на смутное жужжание улья.
Ортигия.
Суровая крепость Дионисия осталась прежней, как и лица его наемников, словно вылепленные из глины. Они пересекли двор, поднялись по лестнице — по-прежнему ступая позади безмолвного Аксала — и наконец оказались в зале для аудиенций. Дверь была приотворена, и кельт знаком пригласил их войти.
Дионисий сидел на скамье в углу, спиной к ним. Ни один из троих не мог выдавить из себя ни слова, и зал казался от этого в сто раз больше, чем был на самом деле.
— Ты за нами посылал… — наконец проговорил Филист. Как будто они пришли пешком из соседнего квартала, а не прибыли с самого края света после долгих лет разлуки.
— Да, — ответил Дионисий. И снова воцарилось бесконечное молчание.
— Нет… я хотел сказать, что твой брат и я — мы рады этому, — снова промолвил Филист. Он пытался разрядить тяжелую обстановку какой-нибудь остроумной фразой. — По правде сказать, я скучал в той лагуне в окружении комаров.