Стук в дверь вывел меня из задумчивости. С кистью в зубах я подошел к двери, ожидая увидеть какого-нибудь пьяного юнца, ошибшегося домом. Сигаретный дым и шум из соседнего бара нахлынули на меня, как только я отворил. Из полумрака шагнула Эбби — в жемчугах и норковой шубке. Я отступил на шаг назад. Она улыбнулась, покачала головой и прошла в студию.
— Работаешь?
Я посмотрел на часы и ответил, не выпуская кисти изо рта:
— Уже нет.
— Отлично.
Я закрыл дверь, и Эбби подождала, пока глаза привыкнут к тусклому свету. Яркая лампочка на чердаке привлекла ее внимание. Она вытянула шею, заметила холст и принялась карабкаться по лесенке. Я пошел следом, стараясь держаться на расстоянии. Эбби несколько минут смотрела на картину, подойдя вплотную, а потом сделала шаг назад.
— Ты с ума сошла? — спросил я.
— Нет, — ответила она, не глядя на меня. — Я привыкла, что мое лицо воруют.
— Прости.
Она покачала головой.
— Почему ты нарисовал именно меня?
— Потому что ты — это ты.
Эбби пожала плечами.
— Возможно. — Она помолчала минуту и посмотрела так, будто хотела сказать что-то еще. Наконец произнесла: — Обычно такой вид мне удается придать лишь с помощью фотошопа.
— Ты с ума сошла? — повторил я.
— Нет. Но я — легкая добыча. Кто угодно может меня нарисовать. Не уподобляйся остальным.
Ее настойчивость меня удивила.
— Все твердят, что я красива. Да, ну и что? Я большую часть жизни провела перед объективами. Мной пользуются, чтобы продавать свою продукцию. Только и всего. Мои лицо и фигуру, к которым я не имею никакого отношения, используют, чтобы показать другим, что они не такие, как я. Что они некрасивы. Не вписываются в формат. — Взгляд у нее был неживой. Эбби обвела студию рукой. — Если хочешь создавать великое искусство — искусство на все времена, — найди человека, которому не повезло в жизни, и покажи ему, каков он на самом деле. Рисуй сломленных, униженных… и заставь их поверить.
На крышу вела узкая винтовая лестница. Ночью, при луне и свежем ветерке, я частенько работал наверху. Там было тихо, и я мог смотреть на мир с высоты птичьего полета.
— На крыше? — уточнила Эбби. — Можно?..
Я поднялся по лесенке, отворил люк и помог ей взобраться. Кирпичная стена студии возвышалась над краем крыши метра на полтора, отделяя нас от Кинг-стрит. На ней уютно сидели и ворковали толстые голуби. Я закрыл дверь, они вспорхнули и принялись описывать круги у нас над головами. Эбби погрозила пальцем ближайшему, самому нахальному.
— Ах ты маленький негодник. Мой отец коллекционирует оружие. Если нагадишь на мою шубку, я лично тебя пристрелю.