— Врешь?
— Честное слово!
Митька смягчился, повел меня на чердак.
— Пойдем, покажу что-то. Тут, брат, тоже кое-что сделали, не думай, время даром не теряли.
Мы залезли на чердак, прошли к переднему фронтону. Я заглянул в слуховое окно. Отсюда улица была совсем не такая, как внизу, — широкая, прямая и длинная. Деревья казались низкими и пушистыми.
— Иди сюда, что ты там не видел?
Митька стоял на коленях у наружного стропила и лезвием ножа осторожно вынимал засохшую глину, которой была замазана щель, чтобы зимой не надувало снега на чердак. Когда он вытащил глину, я увидел на стропилине между двумя планками под черепицей темно-синюю тряпку. Митька развернул ее, бережно положил передо мной и торжественно сказал:
— Вот!
На тряпке блестел большой черный пистолет. Это даже был не пистолет, а какая-то машинка: там, где боек, закругления, словно уши.
— Какой большой! — Я присел на корточки и смотрел на пистолет, не смея тронуть его рукой. — Где ты взял?
— У итальянцев стащил, — сказал он, снова заворачивая его в тряпку.
— Как?
— Наловил лягушек и пошел прямо от ставка яром к баракам. Думаю, обменяю какому-нибудь на хлеб. Подхожу к крайнему бараку, окно открыто. Я заглянул туда и крикнул: «Камрад!» Никто не отвечает. Смотрю, на столе лежит вот эта штука. Я перегнулся через подоконник, схватил — и в кусты. До поля добежал, а там в кукурузу — и все. А на другой день они уехали: на фронт погнали. Теперь никто не придет. Я все боялся — вдруг с собакой будут искать. Хороша штука, правда?
Митька рассказывал, а у меня по спине мурашки бегали. Как он не боялся! И тут же стало обидно, что меня не было с ним, прозевал такое интересное и важное дело.
Митька завернул пистолет, положил на место.
— Достать бы еще пару гранат, и можно выручить пленных: часовых там не так уж много. Главное, у входа побить, а те, которые на углах стоят, пока прибегут — рак свистнет. Верно? — Митька был в восторге. Он положил руку мне на плечо, посоветовал: — Ты посматривай, может, где плохо лежит граната, не зевай.
Я вспомнил слова дяди Андрея, молчал.
— Чего ты молчишь? — спросил он.
— Знаешь, Мить, не надо освобождать пленных.
— Почему? — отшатнулся он от меня.
— Не надо.
— Ну почему? Трусишь?
— Нет. Понимаешь, предупредили, чтоб мы не лезли, можем помешать.
— Кому? — презрительно смотрел на меня Митька.
— Партизанам.
— Врешь ты все, Петька. Я вижу по глазам, что врешь. Ты просто трус. — Он помолчал. — Придется с Васькой, пожалуй, действовать, тот, как видно, посмелее тебя.
— И поумнее тебя, — выпалил я.
Митька обиделся.
— Ну, ты не очень, тоже умник нашелся! Давай уходи отсюда!