По четырем дорогам, ведущим на вершину Горы Света, медленно поднимались четверо волхвов: они сходились с четырех сторон горизонта, и каждый нес переметную суму с благовонным деревом, предназначенным для огненного ритуала.
На волхве Утренней Зари были плащ розового шелка с голубым отливом и сандалии оленьей кожи. Волхв Вечерней Зари закутался в алый плащ, пестревший золотом; с плеч его ниспадала длинная хламида из тонкого полотна с вышивкой.
Волхв Полудня избрал пурпурную рубаху с узором из золотых крапинок и туфли змеиной кожи. А последний из четверых, волхв Полуночи, облачился в черные одежды из шерсти еще не рожденных ягнят, осыпанные серебряными звездами.
Они шли так, словно ритм их движения задавался некоей музыкой, слышной лишь им одним. Ровными шагами с одинаковой скоростью приближались они к храму, хотя один поднимался по каменистой круче, другой шел по ровной дороге, а двое остальных пробирались по песчаным руслам пересохших рек.
Они одновременно подошли к четырем входам каменной башни — в тот миг, когда рассвет вдруг облил жемчужным светом безграничные просторы плоскогорья. Поклонившись перед четырьмя входами, волхвы взглянули в лицо друг другу и приблизились к алтарю, что находился внутри храма. Начал ритуал волхв Утренней Зари — ровным квадратом он разложил сучья сандалового дерева. Потом волхв Полудня по диагоналям положил связки веток акации. Волхв Вечерней Зари водрузил сверху очищенные прутья кедра, срубленного в горах Ливана. А последний из них, волхв Полуночи, принес высушенные на высокогорном солнце ветви поваленного молнией кавказского дуба. Потом все четверо вытащили из переметных сум священные кремни и начали, ударяя в такт, высекать голубоватые искры и пускать их в основание маленькой пирамидки, пока не разгорелся огонь, сначала слабый и робкий; он становился все сильнее и смелее; червячки пламени посинели, а под конец стали почти белыми, подобно небесному Огню, всевышнему дыханию Ахуры-Мазды, бога истины и славы, господа времени и жизни.
В большой каменной башне лишь чистый голос огня вышептывал слова сокровенной поэзии; не слышалось даже дыхания четверых волхвов, которые замерли в самом центре своей безграничной родины.
Захваченные видом священного огня, принявшего форму примитивного архитектурного сооружения из разложенных на каменном алтаре сучьев, не отрывая глаз от этого чистейшего света, они вознесли свою молитву за народ и Царя — Великого Царя, Царя Царей, сидящего на своем далеком-далеком престоле, в великолепных чертогах своего дворца, в бессмертном Персеполисе, среди леса расписанных пурпуром и золотом колонн, в окружении крылатых быков и вставших на задние лапы львов.
