Карета ждала у подъезда.
- Что, соскучился уже? – небрежно бросил Вельяминов кучеру. – Гони теперь во весь опор. К вице-канцлеру!
Вице-канцлер Бестужев, глава Коллегии иностранных дел и фактический глава русской внешней политики, и не думал ложиться после бессонной ночи. Он был сегодня не в настроении. Задумчив и обеспокоен. Раздражителен и почти злостен. Его мучением был друг и лейб-медик Государыни – Лесток, которого Елизавета звала попросту Жано. Все знали: Жано нынешняя Императрица благодарна за преданность ей, проявленную в бытность ее еще Цесаревной, во времена тяжкие, опасные. Однако для Бестужева Лесток - незаживающая язва. Весь Петербург потешался анекдотцами насчет похождений веселого лейб-медика, но главного русского политика мало интересовало нравственное состояние врага. Его заботили совсем иные пристрастия Царицыного лекаря. Сам он, Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, граф, дипломат, нынешний вице-канцлер, а по сути – и самый канцер, очень мешал ныне Франции, которой не по нраву было возрастающее могущество Российской Империи. Что нужно Франции? Овладеть сердцем и душой дочери Петра, чтобы впоследствии задавать русской политике выгодное для Версаля направление. Но Елизавета, мало любившая заниматься своими непосредственными обязанностями, доверила внешнюю политику Бестужеву, полностью положилась на него. А Бестужева французским золотом не купить. Лестока же покупали. И весьма успешно. Оттого и противостояние между двумя политическими противниками – не на жизнь, а на смерть. Сейчас лейб-медик отчего-то в немилости у Ее Величества, Елизавета почти не говорит с ним, не советуется. Он Бестужев, похоже, добился своего. Но Лесток, ясное дело, не успокоится. Алексею Петровичу, конечно, очень неприятно было ощущать у себя за спиной его возню. Через петербургского почтмейстера вице-канцлер перехватывал иностранные депеши. Вышел и на секретный канал. По крупицам собирал он сведения, которые рано или поздно помогут уничтожить врага...
В Петербурге наступило время бурного веселья, но что-то нервное, неустойчивое ощущалось во всем. Уходила Святая Русь с ее незыблемыми идеалами... а что взамен? Многие начали сами создавать себе кумиров. Некая зыбкость чувствовалось и во власти Царицы, хотя и казалась эта власть непоколебимой. По Петербургу носились странные слухи, собирались кружки, в которых открыто осуждали Елизавету и жалели свергнутого ею с Престола маленького Иоанна Антоновича и матушку его – регентшу Анну Леопольдовну. И главный козырь нынешней монархини – то, что в «Иванушке» лишь капелька крови Романовской, а она, хоть и незаконнорожденная (родители потом уж повенчались), но все-таки родная дочь Государя Петра Алексеевича – в расчет не принимался. То, что радушным отношением к народу веселая Елизавета, еще на Престоле не будучи, завоевала любовь крестьянских парней и девок да простых солдат, только оскорбляло знать. Все эта пустая болтовня на заговор, конечно, мало походила, но при желании из нее можно было раздуть что угодно... И об этом тоже задумывался порой Бестужев, хотя и не его это дело. Ему – политика внешняя, а о внутреннем спокойствии государства голова должна болеть у старого генерал-аншефа Ушакова – начальника Тайной розыскных дел канцелярии...