— «Дарджилинг» или «Эрл Грей»?
Он пригласил меня к себе на чаепитие.
Войдя в дом на рю Паскаль, нужно было подняться по деревянной, натертой воском лестнице на седьмой этаж Тристан жил под самой крышей. Его квартирка-студия с отдельной кухней и ванной комнатой выглядела вполне уютно. Всю меблировку составляли стол, книжные стеллажи и двуспальная кровать с индийским покрывалом. Единственным ярким пятном в этой типичной «гарсоньерке» был рекламный плакат, объявляющий о выставке современного искусства.
— Здесь не слишком просторно, — сказал он, — но когда мне хочется подышать воздухом, я выбираюсь из окна.
Он указал на небольшое окно ванной комнаты.
— Мой отец плотник, — объяснил он. — Должно быть, я унаследовал от него умение держать равновесие.
Тристан открыл окно, потом, взобравшись на край ванны, ловко выпрыгнул наружу.
— Хочешь выйти? Это не опасно, тут нет крутых склонов. Даже если ты поскользнешься, то все равно не упадешь вниз.
Он помог мне подняться к окну, обхватив за талию. От этого соприкосновения по всему моему телу прошла волна жара, тогда как снаружи в лицо ударил холодный ветер.
До самого горизонта тянулись черепичные крыши с бесчисленными трубами. Несомненно, Тристан порой путешествовал с одной на другую, словно канатоходец, но сегодня мы просто сидели бок о бок и смотрели в небо. Я искоса разглядывала его профиль, такой безмятежный, словно он находился сейчас посреди пустыни. Он казался мне недосягаемым, и в то же время я чувствовала, что он совсем рядом со мной. Когда солнце скрылось за облаками, он помог мне подняться обратно. Настало время чаепития.
Я села на край кровати. Тристан поставил поднос рядом со мной и сел на пол по-турецки. Чай был горячий, нужно было подождать. Мы оба молчали.
Он сидел неподвижно, и лишь его глаза, улыбавшиеся за стеклами очков, казалось, ласкали меня. Я почувствовала, как во мне нарастает желание.
Тристан снял очки, взял меня за руку и медленно привлек к себе.
Без очков стали вдруг заметны его длинные ресницы, от которых на лицо падала тень. От его пристального взгляда кровь во мне закипела. Его улыбка словно поглотила меня целиком. Поцелуй вызвал головокружение. Тело молило о том, чтобы отдаться.
Незаметно наступила ночь, и в воздухе словно разлилась меланхолия. Но в этот вечер она лишь усиливала интимность нашего убежища, отгороженного плотными занавесками от внешнего мира.
Около десяти вечера Тристан спустился в кондитерскую и принес сидр и бисквиты «Пти Лу». Он предложил мне остаться на ночь.
Чуть позже я заснула, убаюканная непривычным теплом.