Он увидел в окно инженера, которого вызывал; в этот момент позвонила Серафимовна и принялась что-то плести.
— Прошу на работу без необходимости не звонить, — сказал он. — Да делай что хочешь, я все равно сегодня в ночь лечу в Мюнхен. На два дня. Может, на три. Все! Больше не звони — мешаешь.
— Вызывали? — спросил инженер с лицом, которое могло бы обратить на себя внимание разве что аэродромным загаром и настороженностью в глазах.
— Присаживайтесь. Вы в курсе дела. В карте на вылет ваша подпись. Вы выпускали этот борт?
— Я.
— Хорошо. Как это происходило? По порядку. Итак, самолет обслужен и заправлен, пассажиры и экипаж заняли свои места, спецтранспорт отъехал, техники подцепили водило для буксировки борта на старт. Так?
— Та-ак, — согласился инженер, не понимая, куда гнет шеф.
— Подошел тягач, стал подавать назад, техники подняли водило, глядя на крюк и серьгу водила. Так?
— Так.
— Что дальше?
— Нет, не так. Тягач подошел, но я увидел, что наклевывается задержка вылета. Нет, не по нашей вине: из-за бортпитания… Я предложил экипажу произвести запуск двигателей на месте…
— Уже интереснее. Итак, экипаж начал запускаться на месте, вы отключили наземное питание. Так?
— Нет, запуск производился от бортовых аккумуляторов, все было отключено до запуска.
— Очень хорошо. Запустились, запросили разрешение на руление, поехали. Что дальше?
— А что дальше? Порулили на старт, взлетели.
— С подцепленным водилом?
— Нет, побежали отцеплять водило во время запуска.
— Что было дальше?
— Ничего особенного: отцепили.
— Особенное было в том, что торопились. Как отцепляли? Вы видели?
— Как раз в этот момент меня отвлекли заводские представители.
— Нетрудно представить эту спешку, суету, неразбериху, — посочувствовал Николай Иваныч.
— Суета была, — согласился инженер. — А дырки на борту не было: я сам перед вылетом обежал самолет.
— Свободны! Пришлите техников, которые выпускали самолет.
— Есть!
Когда инженер вышел, Николай Иваныч выругался:
— Дикарь голубоглазый!
Он выстроил версию, оставалось уточнить детали. К сожалению, вина была на его службе.
Все-таки и в работе авиационного инженера есть свои радости. Николай Иваныч любил самолеты с детства, причем больше аэропланы «эпохи рыцарства», когда на борту еще не было отхожего места. Любил просторы аэродрома и летом дрожащее над нагретой взлетно-посадочной полосой марево, в котором плавились самолеты; по-своему любил инженеров и техников (делая предпочтение специалистам-старикам, за которыми никогда и ничего не надо проверять). Но больше всего любил вести следствия по причинам АПов.