Был ужин втроем, Иван Ильич даже выпил рюмку коньяку, потом раскланялся, как когда-то в цирке, и пошел спать.
Проснулся оттого, что рядом лежит… такая гладенькая и прохладная. Он не враз сообразил, что это не сонное видение.
— Ты кто? — поинтересовался он.
— В-в-а-а-ля, — ответила прекрасная в темноте незнакомка.
«А-а, которую ударило дверцей», — отметил он про себя и едва не задал следующего, совсем уж дурацкого вопроса: как и зачем она явилась? И только тихо зарычал.
— Тс-с-с! — остановила его Валя. — Серафимовна будет ругаться.
— А-а, да-да, будет.
— Тс-с!
Утром Валюха заглянула к подруге — та не спала и глядела на нее нисколько не сонными, веселыми глазами.
— Я молчу, ни о чем не спрашиваю, — прошептала Серафимовна. — Слышала, как ты выла всю ночь, ровно волчица, а он тебе «тс-с» да «тс-с», а ты — ноль внимания.
Валюха только рукой махнула и, указав себе направление, двинула на выход, слегка покачиваясь и ничего не соображая: никак не могла открыть замок.
Серафимовна подхватилась с постели, сама открыла и поглядела в Валюхино лицо, показавшееся ей необычайно красивым и неузнаваемым: ничем не замечательная одноклассница походила на юную путешественницу, которая только что воротилась из дальних экзотических стран, и в ее глазах все еще плещутся нездешние закаты. Уважая момент переживания одноклассницы, которая порядочного мужика видела только на картинке, Серафимовна промолчала. Валюха одними губами произнесла:
— Спасибо.
Утром Иван Ильич крякал и сокрушенно вертел головой.
— Уф-ф! Нехорошо-то как вышло! — рычал он себе под нос. — Как же так? А что я мог?
Он старался не глядеть на невестку, дулся, а она, что-то напевая, весело готовила завтрак и вела себя так непринужденно, как будто сама провела с ним бурную ночь. И проявила за столом насмешливую внимательность, вгоняя старика в краску. И вдруг неожиданно поцеловала его.
— Ах, папик!
И тут он чего-то как бы испугался. После завтрака бросил в сумку зубную щетку и бритву и уехал. И не появлялся два дня.
— Ну что тут такого? — говорила Серафимовна. — Чего он развел детский сад? Эка важность!
Иван Ильич на это событие глядел иначе: сработал инстинкт, который редко его подводил; иногда он чувствовал опасность, как зверь, на которого только думают готовить снасть, но еще не знают, состоится ли охота вообще. Этот, по мнению Соньки, непроходимый дурак поступил как умный Наполеон, сказавший, что женщину можно покорить только одним способом: пуститься от нее в бегство. Он испугался не своего грехопадения с Валюхой, а того, что Серафимовне может привидеться в страшных снах. Он понимал такое, о чем умные и разумные еще и думать не начинали. И дура Серафимовна ощутила трудно объяснимое беспокойство и томление, близкое к эротическому. Она посчитала себя в чем-то виноватой, хотя лгала себе, будто заварила кашу единственно ради защиты квартиры от мифической Ольги Васильевны.