— Да надоело, Виталий
Степанович, тошнит уже. При Сталине мы Гитлера победили...
— Да как вы можете такое
говорить! Мы Гитлера победили не потому, а вопреки! Вы преступно наивны,
Константин Игоревич. Мы выстрадали демократию!
— Ни хрена мы не
выстрадали, — начал обижаться Платонов, — то-то вам по ручкам стукнули, когда
вы хотели написать о продажности судьи Черкасовой. Где уж тут демократия. И нет
никакой свободы слова! Никакой! Быть не может. Либо вы работаете на
правительство, либо на олигархов, что еще хуже.
Бабель на минуту
растерялся и даже остановился, пытаясь подобрать забуксовавшее от возмущения
возражение.
— А что? — остановился в
свою очередь Константин. — Все просто. При коммунистах можно было ругать
буржуев, при буржуях можно ругать коммунистов. Все логично и просто. В России
можно ругать запад, на западе нужно ругать Россию, в Китае можно ругать всех — их все равно больше. А в племени мумбу-юмбу нельзя только
вождя критиковать.
— Вы беспринципны,
Костя, и потому пишите о машинах, девушках и спортсменах...
— И о поэтах! — добавил
с улыбкой Платонов. — Я не сторонник гламура, но мне нравятся успешные люди...
— Я, по вашим меркам, —
поджал губы Бабель, — отношусь к категории неуспешных.
— Неуспешным считает
себя сам человек. Я вас за язык не тянул, Виталий Степанович...
Они двинулись дальше,
чтобы еще раз остановиться у входа в кафе, где можно было продолжить беседу, не
деля ее с редакционной суетой, доходящей порой по степени накала до состояния
митинга. У входа стоял неопределенного возраста нищий, с полной безнадегой в
глазах, точнее с единственной надеждой — опохмелиться. Платонов великодушно
достал из кармана плаща несколько помятых червонцев и щедро одарил ими
просителя.
— Спаси Господи, —
пролепетал нищий.
— И тебе того же, —
просиял Константин Игоревич, который любил себя во время совершения добрых
поступков, не требующих особого напряжения сил. Он уже начал было подниматься
по лестнице, но Бабель вдруг застопорился и стал отчитывать молодого коллегу:
— Константин Игоревич,
вы, между прочим, таким образом поощряете процветание маргиналов!
— Да ничего я не
поощряю, Виталий Степанович, — смутился Платонов, — видно же — мужику
опохмелиться — край надо. Ну, дал я ему, что в этом плохого?
— Вы дали, другой дал,
третий... И он вообще забудет, что такое труд. Тем более что среди этих нищих
большинство профессионалы! Да-да, — поторопился подтвердить он в ответ на
недоверчивое выражение лица Платонова, — профессионалы высокого класса. У них
доход побольше, чем у нас с вами вместе взятых. Кто-то в поте лица добывает
хлеб свой, а иной постоял на углу, протянув руку или шапку, и насобирал на ужин
в ресторане.