– А, что, разве меня приглашали?
– Ричард! – она засмеялась. Куда девалась робкая скромница… – Ты помнишь, как мы познакомились?
– Твоя лошадь потеряла подкову.
– Ты был такой сердитый и неприветливый. – она отобрала у него чай, – Важный, как гусак.
– Я и сейчас такой.
Жозефина подула в кружку, прежде чем отпить, и серьёзно спросила:
– Когда-то я предсказала тебе, что однажды ты станешь полковником и будешь до жути пугать своих подчинённых. Предсказание сбывается.
– Я их пугаю?
– Лейтенанты при твоём появлении едва в обморок не упали. Кроме мистера Прайса, но он-то тебя знает близко.
– И, без сомнения, желал бы узнать поближе тебя?
– Желал бы. А кто это одноглазое чудо-юдо в капитанском чине?
– Один английский лорд, чудовищно состоятельный и чудовищно щедрый.
– Правда? – она оживилась, но поняла, что Шарп её дразнит, и засмеялась.
– А ты – леди Фартингдейл…
Она повела плечами под плащом, как бы говоря: это чудной мир.
– Он волнуется?
– Очень.
– Правда?
– Правда.
– Прелестно.
– Ему мнится, что тебя насилуют каждый божий день.
– Не так уж он неправ. Самозваный «полковник» Хейксвелл строил планы на мой счёт.
– И как?
– Я поведала душещипательную историю о больной матушке и, кстати, не соврала. Поразительно, но Хейксвелл купился. Никто меня не тронул. Зато каждый вечер он являлся и рассказывал о своей матери. Бесконечная тягомотина! Я, само собой, поддакивала, говорила, что его мамочке повезло с таким любящим примерным сыном. Он млел и не мог наслушаться.
Шарп ухмыльнулся. Сдвиг Хейксвелла относительно матери был ему отлично известен. Играя на сыновних чувствах Обадии, Жозефина не могла получить лучшей защиты.
– Что привело тебя в Адрадос?
– Я же сказала, помолиться. Моя матушка хворает.
– Не думал, что ты так сильно её любишь.
– На дух не переношу, и она мне платит тем же, но она и вправду больна.
Жозефина допила чай и поставила чашку на парапет. Лукаво покосилась на Шарпа:
– Ладно, вру. Хотела вырваться из-под опеки Огастеса на денёк.
– Сама?
– Ну-у… нет. С неким очаровательным капитаном. Увы, Огастес навязал нам третьего лишнего…
Невообразимо долгие ресницы, волшебный овал лица, пухлые губы…
– Я его понимаю.
Она кивнула:
– Огастес влюблён в меня.
– А ты – в него?
– Ну, что ты. Он, конечно, милый.
– Милый и состоятельный?
– Очень состоятельный. И даже больше. Отказа мне ни в чём нет. Он поначалу хорохорился, но я заперла дверь в свою спальню на пару ночей, и теперь Огастес как шёлковый.
Шарп зыркнул по сторонам. К счастью, часовые находились далеко и откровений Жозефины услышать не могли. Звякали ножи и миски перекусывавших на галереях стрелков. Фузилёров всё ещё не было.